Электронная книга: Генрих Гейне «Атта Троль»
|
Издательство: "Public Domain"
электронная книга Скачать бесплатно на Litres |
Другие книги автора:
| Книга | Описание | Год | Цена | Тип книги |
|---|---|---|---|---|
| Атта Троль | Издание 1978 года. Сохранность хорошая. Подъем националистических настроений, тевтономания, культ "истинно… — Наука, (формат: 70x90/32, 160 стр.) Литературные памятники Подробнее... | бумажная книга | ||
| Генрих Гейне. Собрание сочинений (комплект из 6 книг) | — Художественная литература. Москва, (формат: 84x108/32, 2916 стр.) Генрих Гейне. Собрание сочинений в 6 томах Подробнее... | бумажная книга | ||
| Генрих Гейне. Стихотворения. Поэмы. Проза | Издание 1971 года. Сохранность хорошая. В сборник вошли стихотворения Генриха Гейне, а также поэмы ( "Германия"… — Художественная литература. Москва, (формат: 60x84/16, 800 стр.) Библиотека Всемирной Литературы Подробнее... | бумажная книга | ||
| Генрих Гейне. Стихотворения. Поэмы | В сборник крупнейшего немецкого поэта XIX века Генриха Гейне (1797-1856) входят его избранные стихотворения и… — Художественная литература. Москва, (формат: 84x108/32, 398 стр.) Подробнее... | бумажная книга | ||
| Генрих Гейне. Стихотворения. Поэмы. Проза | В сборник вошли стихотворения Генриха Гейне, а также поэмы ( "Германия", "Бимини" ) и проза (из "Путевых картин"… — Художественная литература. Москва, (формат: 60x84/16, 800 стр.) Библиотека Всемирной Литературы Подробнее... | бумажная книга | ||
| Генрих Гейне. Стихи | Москва, 1954 год. Государственное издательство Художественной литературы. Издательский переплет. Сохранность… — Государственное издательство художественной литературы, (формат: 84x108/32, 430 стр.) Подробнее... | бумажная книга | ||
| Генрих Гейне. Стихи | В настоящее издание вошли стихотворения великого немецкого писателя Генриха Гейне (1797 - 1856) из сборников… — Детская литература. Москва, (формат: 70x100/16, 222 стр.) Поэтическая библиотечка школьника Подробнее... | бумажная книга | ||
| Генрих Гейне. Стихотворения. Поэмы | Предлагаемый сборник знакомит читателя с поэтическим наследием великого немецкого писателя Генриха Гейне… — Правда, (формат: 84x108/32, 480 стр.) Подробнее... | бумажная книга | ||
| Гейне. Избранные произведения | Вашему вниманию предлагается сборник избранных произведений Генриха Гейне — Государственное издательство художественной литературы, (формат: 60x92/16, 1036 стр.) Подробнее... | бумажная книга | ||
| Германия | — Библиотечный фонд, электронная книга Подробнее... | электронная книга | ||
| Мысли и афоризмы | Сборник мыслей и афоризмов одного из величайших поэтов и мыслителей XIX века Генриха Гейне. Любой сможет… — Эксмо, электронная книга Подробнее... | электронная книга | ||
| Генрих Гейне. Лирика и сатира | Москва, 1948 год. Государственное издательство художественной литературы ГОСЛИТИЗДАТ. Издательский переплет… — Государственное издательство художественной литературы, (формат: 84x108/32, 216 стр.) Подробнее... | бумажная книга | ||
| Генрих Гейне. Избранные произведения | Издание 1950 года. Издательство художественной литературы. Издательский переплет. Сохранность хорошая. С… — Государственное издательство художественной литературы, (формат: 60x92/16, 1012 стр.) Подробнее... | бумажная книга | ||
| Германия: Зимняя сказка | Поэма "Германия" — величайшее произведение революционно-сатирической поэзии Гейне. С едкой иронией… — Academia, (формат: 130x175, 252 стр.) Подробнее... | бумажная книга | ||
| Генрих Гейне. Избранные сочинения | В настоящий том великого немецкого писателя Генриха Гейне (1797 - 1856) вошли стихотворения из сборников "Книга… — Художественная литература, (формат: 60x84/16, 704 стр.) Библиотека классики. Зарубежная литература Подробнее... | бумажная книга |
Генрих Гейне
Генрих Гейне
(1797—1856 гг.) поэт, критик, публицист
В бутылках я вижу ужасы, которые будут порождены их содержимым; мне представляется, что передо мною склянки с уродцами, змеями и эмбрионами в естественнонаучном музее.
В сущности, все равно, за что умираешь; но если умираешь за что-нибудь любимое, то такая теплая, преданная смерть лучше, чем холодная, неверная жизнь.
Все здоровые люди любят жизнь.
Глупец тот, кто пытается прикрыть собственное ничтожество заслугами своих предков.
Для любви не существует вчера, любовь не думает о завтра. Она жадно тянется к нынешнему дню, но этот день нужен ей весь, неограниченный, неомраченный.
…Доброта всегда одержит верх над красотой.
Доброта лучше красоты.
Единственная красота, которую я знаю, — это здоровье.
…Если великая страсть овладевает нами во второй раз в жизни, у нас, к сожалению, нет уже прежней веры в ее бессмертие…
Есть вещи между землей и небом, которые не в состоянии понять не только наши философы, но и самые обыкновенные дураки.
Как ни ужасна война, все же она обнаруживает духовное величие человека, бросающего вызов своему сильнейшему врагу наследственному — смерти.
Когда порок грандиозен, он меньше возмущает.
Красивые рифмы нередко служат костылями хромым мыслям.
Любовь! Это самая возвышенная и победоносная из всех страстей! Но ее всепокоряющая сила заключается в безграничном великодушии, в почти сверхчувственном бескорыстии.
Мудрецы придумывают новые мысли, а глупцы распространяют их.
Мудрые люди обдумывают свои мысли, глупые — провозглашают их.
Не быть подчиненным никакому закону — значит быть лишенным самой спасительной защиты, ибо законы должны нас защищать не только от других, но и от себя самих.
Не занятый делом человек никогда не может насладиться полным счастьем, на лице бездельника вы всегда найдете отпечаток недовольства и апатии.
Нравственность — это разум сердца.
Совершенство мира всегда адекватно совершенству созерцающего его духа. Добрый находит на земле рай для себя, злой уже здесь вкушает свой ад.
Странное дело! Во все времена негодяи старались маскировать свои гнусные поступки преданностью интересам религии, нравственности и любви к отечеству.
Талант мы угадываем по одному— единственному проявлению, но чтобы угадать характер, требуется продолжительное время и постоянное общение.
У всякой эпохи свои задачи, и их решение обеспечивает прогресс человечества.
Что такое музыка? Она занимает место между мыслью и явлением; как предрассветная посредница стоит она между духом и материей; родственная обоим, она отлична от них: это дух, нуждающийся в размеренном времени; это материя, но материя, которая обходится без пространства.
Чтобы писать совершенную прозу, надо быть также большим мастером метрических форм.
Юность бескорыстна в помыслах и чувствах, поэтому она наиболее глубоко понимает и чувствует правду.
Автор привыкает в конце концов к своей публике, точно она разумное существо.
Ауффенберга я не читал. Полагаю, что он напоминает Арленкура, которого я тоже не читал.
Ах! Это было так давно! Я был тогда молод и глуп. Теперь я стар и глуп.
Бог есть; но сказать «я верю в Бога» — это уже богохульство.
Бог простит мне глупости, которые я наговорил про него, как я моим противникам прощаю глупости, которые они писали против меня, хотя духовно они стояли настолько же ниже меня, насколько я стою ниже тебя, о Господи!
Была ли она добродетельна, я не знаю; однако она была всегда безобразна, а безобразие у женщины — добрая половина пути к добродетели.
Быть может, поэзия есть болезнь человека, как жемчуг есть, собственно, болезненный нарост, которым страдает бедный слизняк?
В искусстве форма все, материал ничего не стоит. Штауб берет за фрак, сшитый из собственного сукна, столько же, сколько за фрак, сшитый из сукна заказчика. Он говорит, что требует плату за фасон, материю же дарит.
В литературе, как в диких лесах Северной Америки, сыновья убивают отцов, когда те становятся стары и слабы.
В литературе, как и в жизни, каждый сын имеет своего отца, которого он, однако, не всегда знает или от которого он даже хотел бы отречься.
В любви, как и в римско-католической религии, существует предварительное чистилище, в котором, прежде чем попасть в подлинный вечный ад, привыкаешь к тому, что тебя поджаривают.
В письме другу: «Если ты срочно не вышлешь мне сорок талеров, я буду голодать за твой счет».
В произведениях некоторых модных писателей мы находим сыскные приметы природы, но никак не ее описание.
В созданиях всех великих поэтов, в сущности, нет второстепенных персонажей, каждое действующее лицо есть на своем месте главный герой.
В темные времена народами лучше всего руководили с помощью религии — ведь в полной темноте слепой является лучшим проводником: он различает дорогу и тропы лучше зрячего.
В теории современная религия разбита наголову, в идее она убита, но она еще продолжает жить механической жизнью, как муха, у которой отрезали голову и которая, как бы не замечая этого, все еще продолжает бойко кружиться и летать.
Великий гений образуется с помощью другого гения не столько ассимиляцией, сколько посредством трения.
Весь мир надорван по самой середине. А так как сердце поэта — центр мира, то в наше время оно тоже должно самым жалостным образом надорваться. В моем сердце прошла великая мировая трещина.
Во Франции нет атеистов, к Господу Богу не осталось уважения даже настолько, чтобы кто-нибудь утруждал себя его отрицанием.
Волшебная формула, которой наши красные и синие мундиры чаще покоряют женские сердца, чем своей усатой галантностью: «Завтра я уеду и, вероятно, никогда не вернусь».
Вольтер, услужливо носивший светильник впереди великих мира, этим же светильником освещал и их наготу.
Вступив в храм, я почувствовал телесную и душевную свежесть от приятно веявшей внутри прохлады. Что бы ни говорили, а католицизм — хорошая религия в летнее время.
Всякий, кто женится, подобен дожу, сочетающемуся браком с Адриатическим морем: он не знает, что скрывается в той, кого он берет в жены, — сокровища, жемчуга, чудовища, неизведанные бури?
Где кончается женщина, там начинается дурной мужчина.
Главная задача постановщика оперы — устроить так, чтобы музыка никому не мешала. (Видоизмененный Гейне).
Глубочайшая истина расцветает лишь из глубочайшей любви.
Глупцы полагают, будто для того, чтобы завладеть Капитолием, необходимо сначала напасть на гусей.
Гомеопатический принцип, согласно которому от женщины нас излечивает женщина, пожалуй, более всего подтверждается опытом.
Гренландцы, когда датские миссионеры попытались обратить их в христианство, задали им вопрос: водятся ли в христианском раю тюлени? Получив отрицательный ответ, они с огорчением заявили: в таком случае христианский рай не годится для гренландцев, которые, мол, не могут существовать без тюленей.
Грубая память народов хранит только имена их притеснителей да свирепых героев войны. Дерево человечества забывает о тихом садовнике, который пестовал его в стужу, поил в засуху и оберегал от вредителей; но оно верно хранит имена, безжалостно врезанные в его кору острой сталью.
Да, женщины опасны; но красивые не так опасны, как те, которые обладают умственными преимуществами более, чем физическими. Ибо первые привыкли к тому, чтобы мужчины ухаживали за ними, между тем как последние идут навстречу самолюбию мужчин и, приманивая их лестью, добывают больше поклонников.
Дагерротипия свидетельствует против ложного взгляда, будто искусство подражает природе. Природа здесь сама доставила доказательство того, как мало она понимает в искусстве, каким жалким получается все у нее, когда она начинает заниматься искусством.
Дама, уже начавшая быть немолодой.
Дети моложе нас, они еще помнят, как тоже были деревьями и птицами, и поэтому еще способны их понимать; мы же слишком стары, у нас слишком много забот, а голова забита юриспруденцией и плохими стихами.
Добродетельным всякий может быть в одиночку; для порока же всегда нужны двое.
Долги заменяют древний рок в национальных трагедиях нашего времени.
Достаточно мне увидеть, что кто-нибудь оспаривает бытие Божье, как меня охватывает такое странное беспокойство, такая тоскливая жуть, какие я испытывал когда-то в лондонском Нью-Бедламе, когда, будучи окружен толпой безумцев, я потерял из виду моего провожатого. «Бог есть все, что существует», и всякое сомнение в нем есть сомнение в жизни, есть смерть.
Достойно удивления, что супруг Ксантиппы мог стать таким великим философом. Среди этаких дрязг — да еще думать! Но писать он не мог, это было невозможно: после Сократа не осталось ни одной книги.
Евреи несли Библию сквозь века как свое переносное отечество.
Если бы и вся Европа превратилась в сплошную тюрьму, то осталась бы лазейка для бегства: это — Америка, и, слава богу, лазейка больше, чем вся тюрьма.
Если Господь по праву претендует на первое место в деле Творения, то Шекспиру по праву принадлежит второе.
Если твой глаз соблазняет тебя — вырви его. Если рука твоя соблазняет тебя — отруби ее. Если язык твой соблазняет тебя — откуси его. А если тебя соблазняет твой разум, то стань католиком.
Если человек хочет застрелиться, он всегда имеет на то достаточные причины. Но знает ли он сам эти причины — это другой вопрос. До последней минуты мы разыгрываем с собою комедию. Умирая от зубной боли в сердце, мы жалуемся на зубную боль.
Есть юмор идей, совмещение мыслей, которые никогда не встречались еще друг с другом в человеческой голове, гражданский брак между шуткой и мудростью.
Железные дороги убивают пространство.
Женская ненависть, собственно, та же любовь, только переменившая направление.
Женщина — одновременно яблоко и змея.
Женщины знают только один способ нас осчастливить и тридцать тысяч способов сделать нас несчастными.
Женщины творят историю, хотя история запоминает лишь имена мужчин.
За тучными коровами следуют тощие, за тощими — полное отсутствие говядины.
Замечено, что священники всего мира — раввины, муфтии, доминиканцы, консисторские советники, попы, бонзы, — короче, весь дипломатический корпус божий, — отличаются фамильным сходством лиц, характерным для людей одного промысла.
Затем Лист сыграл «Шествие на казнь» Берлиоза, великолепный опус, который, если не ошибаюсь, был сочинен молодым музыкантом в утро своей свадьбы.
Из ненависти к националистам я почти готов полюбить коммунистов.
Изображение на монете — предмет не безразличный для политики. Так как люди столь искренне любят деньги и, несомненно, любовно созерцают их, дети часто воспринимают черты того государя, который вычеканен на монете, и на бедного государя падает подозрение в том, что он — отец своих подданных.
Илиада, Платон, Марафонская битва, Моисей, Венера Медицейская, Страсбургский собор, французская революция, Гегель, пароходы и т. д. — все это отдельные удачные мысли в творческом сне Бога. Но настанет час и Бог проснется, протрет заспанные глаза, усмехнется — и наш мир растает без следа, да он, пожалуй, и не существовал вовсе.
Иногда мне кажется, что головы французов, совершенно как их кафе, сплошь увешаны внутри зеркалами, так что всякая идея, попадающая в их голову, отражается там бесчисленное множество раз: оптическое устройство, посредством которого самые ограниченные и бедненькие головы представляются обширными и блестящими. Эти лучезарные головы, так же как сверкающие кафе, обычно совершенно ослепляют бедных немцев, когда они впервые попадают в Париж.
Иногда мне кажется, что дьявол, дворянство и иезуиты существуют лишь постольку, поскольку мы верим в них. Относительно дьявола мы можем утверждать это безусловно, так как до сих пор его видели только верующие.
Иные воображают, будто совершенно точно знают птицу, если видели яйцо, из которого она вылупилась.
Иных надо бить палками при жизни. После смерти их нельзя наказать, нельзя опозорить: они не оставляют имени.
Ирония всегда является главным элементом трагедии. Все самое чудовищное, самое ужасное, самое страшное можно, дабы не сделать его непоэтическим, изобразить только под пестрой одеждой смешного, как бы смягчая и примиряя смехом. Поэтому в «Лире» Шекспир самое жуткое говорит устами шута, поэтому и Гёте выбрал для самого страшного материала — для «Фауста» — форму кукольного представления, поэтому еще более великий поэт, именно наш Господь Бог, всыпал во все страшные сцены этой жизни добрую порцию смешного.
История еврейства прекрасна, однако современные евреи вредят древним, которых можно было бы поставить гораздо выше греков и римлян. Мне думается, что если бы евреев не стало и если бы кто-нибудь узнал, что где-то находится экземпляр представителей этого народа, он бы пропутешествовал хоть сотню часов, чтобы увидеть его и пожать ему руку, — а теперь нас избегают!
Истинный демократ пишет, как народ, — искренне, просто и скверно.
Историки, которые сами хотят делать историю, похожи на немецких актеров, одержимых страстью самим сочинять пьесы.
История литературы — это большой морг, где всякий отыскивает покойников, которых любит или с которыми состоит в родстве.
К сожалению, никогда нельзя точно установить, когда именно любовь приобретает наибольшее сходство с адом, и когда — с раем, подобно тому как не знаешь, переряженные ли чертями ангелы встречают тебя там или, пожалуй, черти могут иной раз оказаться переряженными ангелами.
Каждый отдельный человек — целый мир, рождающийся и умирающий вместе с ним, под каждым надгробным камнем — история целого мира.
Каждая эпоха, приобретая новые идеи, приобретает и новые глаза.
Каждый автор, как бы он ни был велик, желает, чтобы его творенье хвалили. И в Библии, этих мемуарах божьих, сказано совершенно ясно, что создал он человека ради славы своей и хвалы.
Как в маленькой рюмке воды заключается целый мир необычайных маленьких зверюшек, которые так же свидетельствуют о могуществе божьем, как и величайшие бестии, так самый маленький альманах муз подчас содержит в себе громадное множество мелких стихоплетов, которые представляются внимательному исследователю не менее интересными, чем величайшие слоны литературы. Воистину велик Господь!
Как Магомет был всего-навсего погонщиком верблюдов, пока ангел не посвятил его в пророки, так и ** был, правда, не погонщиком верблюдов, но просто верблюдом, пока не загорелся перед ним новый свет.
Смех заразителен, так же как и зевота.
Как разумные люди бывают часто очень глупы, так глупцы подчас отличаются сообразительностью.
Как театры сгорают по нескольку раз прежде чем, точно феникс из пепла, вознестись в роскошной постройке, так же бывает и с некоторыми банкирами: нынче дом ** после трех или четырех банкротств блистает наиболее блистательно. После каждого пожара он поднимался еще в большем великолепии — кредиторы не были застрахованы.
Католический поп шествует так, словно небо — его полная собственность; протестантский же, напротив, ходит так, будто небо он взял в аренду.
Книге необходимы сроки, как ребенку. Все наскоро, в несколько недель написанные книги возбуждают во мне известное предубеждение против автора. Порядочная женщина не производит ребенка на свет до истечения девятого месяца.
Когда-то я думал, что всего ужаснее женская неверность, и, чтобы выразиться как можно ужаснее, я называл женщин змеями. Но, увы! Теперь я знаю: самое ужасное — то, что они не совсем змеи; змеи ведь могут каждый год сбрасывать кожу и в новой коже молодеть.
Когда Богу на небе скучно, он открывает окно и смотрит на парижские бульвары.
Когда глаза критика отуманены слезами, его мнение немногого стоит.
Когда порок столь грандиозен, он меньше возмущает. Англичанка, стыдившаяся голых статуй, была менее шокирована при виде огромного Геркулеса: «При таких размерах вещи не кажутся мне такими уж неприличными».
Когда сходятся кухарки, они говорят о своих господах, а когда сходятся немецкие авторы, они говорят о своих издателях.
Когда уходят герои, на арену выступают клоуны.
Кого Юпитер хочет наказать, того он делает поэтом.
Александр Дюма крадет у прошлого, обогащая настоящее. В искусстве нет шестой заповеди.
Критики подобны привратникам перед входом на придворный бал: они могут пропустить достойных и задержать дурно одетых и не имеющих входного билета, но войти внутрь они не могут.
Лессинг говорит: «Если Рафаэлю отрезать руки, он все же останется живописцем». Точно так же мы могли бы сказать: «Если господину ** отрезать голову, он все же остался бы живописцем», — он продолжал бы писать и без головы, и никто бы не заметил, что головы у него и вовсе нет.
Лесть является настоятельной потребностью красивых мужчин, специальность которых в том и заключается, что они красивые мужчины.
Любовь к свободе — цветок темницы, и только в тюрьме чувствуешь цену свободы.
Легко прощать врагов, когда не имеешь достаточно ума, чтобы вредить им, и легко быть целомудренному человеку с прыщеватым носом.
Люди, ничем не примечательные, конечно, правы, проповедуя скромность. Им так легко осуществлять эту добродетель.
Мейербер бессмертен, то есть он будет таковым, пока жив.
Миссия немцев в Париже — уберечь меня от тоски по родине.
Моим девизом остается: искусство есть цель искусства, как любовь есть цель любви и даже как самая жизнь есть цель жизни.
Монотеизм — это минимум религии. Это столь малая доза, что ее уже невозможно уменьшить.
Мораль есть религия, перешедшая в нравы.
Мосье Колумб, откройте нам еще один Новый Свет!
Мадемуазель Таис, сожгите нам еще один Персеполь!
Мосье Иисус Христос, устройте так, чтобы вас еще раз распяли!
Музыка свадебного шествия всегда напоминает мне военный марш перед битвой.
Мы боремся не за человеческие права народа, но за божественные права человека.
Мы не властители, а слуги слова.
Мы понимаем развалины не ранее, чем сами становимся развалинами.
Наибольшего он достиг в невежестве.
Нам был предписан патриотизм, и мы стати патриотами, ибо мы делаем все, что нам приказывают наши государи.
Наше лето только выкрашенная в зеленый цвет зима.
Не будучи допущены ко всем остальным ремеслам, евреи поневоле стали самыми сметливыми купцами и банкирами. Их заставляли быть богатыми, а потом ненавидели за богатство.
Не будь у меня жены и попугая, я бы давно покончил с собой. Не мы хватаем идею, идея хватает и гонит нас на арену, чтобы мы, как невольники-гладиаторы, сражались за нее. Так бывает со всяким истинным трибуном или апостолом. Некая девушка решила: «Это, должно быть, очень богатый господин, раз он так безобразен». Публика рассуждает так же: «Это, должно быть, очень ученый человек, раз он такой скучный». Отсюда успех многих немцев в Париже. Ни у одного народа вера в бессмертие не была так сильна, как у кельтов; у них можно было занимать деньги, с тем что возвратишь их в ином мире. Никогда не говорить об отношении к евреям! Испанец, который каждую ночь во сне беседует с Божьей Матерью, из деликатности ни за что не коснется ее отношений к Богу-Отцу: самое беспорочное зачатие все-таки остается зачатием. Ничто не уязвляет мужчину сильнее мелких женских булавочных уколов. Мы готовы к могучим ударам меча, а нас щекочут в самых чувствительных местах! О врагах Наполеона: Они поносят его, но всегда с известной почтительностью: когда правой рукой они кидают в него дерьмо, левая тянется к шляпе. О журналистах, сообщавших о Гейне заведомые небылицы, — например, что он помещен в сумасшедший дом: — Чем эта пакость мельче, тем труднее к ней подступиться. Вот ведь что: блоху не заклеймишь! О Марии Магдалине на картине Паоло Веронезе «Христос»: Она так прекрасна, что боишься, как бы ее, чего доброго, не совратили еще раз. О мертвых следует говорить только хорошее, но о живых следует говорить только дурное. О писателях «Молодой Германии»: Я посеял зубы дракона, а пожал — блох. О, этот рай! Удивительное дело: едва женщина поднялась до мышления и самосознания, как первой ее мыслью было: новое платье! Об одном из своих современников: Клаурен стал нынче так знаменит в Германии, что вас не впустят ни в один публичный дом, если вы его не читали. Один поэт сказал: «Первый король был счастливый воин!» Насчет основателей нынешних наших финансовых династий мы можем, пожалуй, прозаически сказать, что первый банкир был счастливый мошенник. Он критик не для больших, а для мелких писателей — под его лупой не помещаются киты, но зато помещаются интересные блохи. Он разглядывает мелких писателей в увеличительное стекло, а великих — в уменьшительное. Она выглядит как Венера Милосская: очень старая, без зубов и с белыми пятнышками на желтой коже. Опиум — тоже религия. Между опиумом и религией существует большее родство, нежели большинство людей может себе представить. Оскорбивший никогда не простит. Простить может лишь оскорбленный. Остерегайтесь поощрять крещение среди евреев. Это всего-навсего вода, и она легко высыхает. Наоборот, поощряйте обрезание — это вера, врезанная в плоть; в дух ее уже невозможно врезать. Острить и занимать деньги нужно внезапно. (Видоизмененный Гейне). От высокомерия богатства ничто не защитит вас — кроме смерти и сатиры. Первая добродетель германцев — известная верность, несколько неуклюжая, но трогательно великодушная верность. Немец бьется даже за самое неправое дело, раз он получил задаток или хоть спьяну обещал свое содействие. Первый, кто сравнил женщину с цветком, был великим поэтом, но уже второй был олухом. Переводчик по отношению к автору — то же, что обезьяна по отношению к человеку. Перед смертью: Бог меня простит, это его ремесло. Позднейшие произведения истинного поэта отнюдь не значительнее ранних; нет, первый ребенок не хуже второго, только роды потом бывают легче. Пока мы читаем о революциях в книгах, все это очень красиво на вид, подобно пейзажам, искусно выгравированным на белой веленевой бумаге: они так чисты, так приветливы; однако потом, когда рассматриваешь их в натуре, они, быть может, и выигрывают в смысле своей грандиозности, но в деталях представляют очень грязное, мерзкое зрелище; навозные кучи, выгравированные на меди, не имеют запаха, и через выгравированное на меди болото легко пройти при помощи глаз. Полек я именую ангелами земли, потому что самих ангелов называю польками неба. Полемика способствует выработке догмата. Польша лежит между Россией и — Францией. Портрет автора, предшествующий его сочинениям, невольно вызывает в моей памяти Геную, где перед больницей для душевнобольных стоит статуя ее основателя. После громадных успехов естествознания чудеса прекращаются. Потому ли, что Господу Богу докучает подозрительность, с какой физики следят за его пальцами, или его не привлекает конкуренция с Боско, — но даже в последнее время, когда религии грозит столько опасностей, он не соблаговолил поддержать ее каким-нибудь потрясающим чудом. Поэзия создала больше мучеников, чем религия. История литературы любого народа и любой эпохи — настоящий мартиролог. Поэт, этот творец в малом, подобен Господу Богу и в том, что своих героев он творит по образу своему и подобию. Превозносят драматурга, исторгающего слезы у зрителя; этот талант он делит с луковицей. Прелесть весны познается только зимою, и, сидя у печки, сочиняешь самые лучшие майские песни. Пристать к Христу — задача для еврея слишком трудная: сможет ли он когда-нибудь уверовать в божественность другого еврея? Прозаический перевод стихов — это чучело лунного света. Просто удивительно, как в такой маленькой головке умещается такая масса невежества. Прошлое — родина души человека. Иногда нами овладевает тоска по чувствам, которые мы некогда испытывали. Даже тоска по былой скорби. Редко можно разглядеть трещину в колоколе, и узнается она лишь по звуку. Религиозности во мне довольно. Я и теперь уже верю в самое главное, о чем написано в Библии, я верю, что Авраам родил Исаака, Исаак — Иакова и Иаков — Иуду, а также в то, что этот последний познал на большой дороге свою сноху Фамарь. Верю также, что Лот слишком много пил со своими дочерьми. Верю, что жена Потифара удержала в своих руках одежду благонравного Иосифа. Верю, что оба старца, застигнувшие Сусанну во время купания, были очень стары. Кроме того, я верю, что праотец Иаков обманул сначала своего брата, а потом тестя, что царь Давид дал Урии хорошую должность в армии, что Соломон завел себе тысячу жен, а потом стал ныть, что все суета. Русские уже благодаря размерам своей страны свободны от узкосердечия языческого национализма, они космополиты или, по крайней мере, на одну шестую космополиты, поскольку Россия занимает почти шестую часть всего населенного мира. Руссо — звезда, смотрящая с высоты; он любит людей сверху. С тех пор как вышло из обычая носить на боку шпагу, совершенно необходимо иметь в голове остроумие. С того момента как религия начинает искать помощи у философии, ее гибель становится неотвратимой. Религия, как всякий абсолютизм, не должна оправдываться. Самое действенное противоядие против женщин — это женщины; правда, это означает изгонять Сатану Вельзевулом, и к тому же такое лекарство часто пагубнее самой болезни. Свидетельство о крещении служит входным билетом к европейской культуре. Серьезность проявляется с тем большей силой, если ей предшествует шутка. Сколь многие начинали с намерения опорочить церковь, восстать против нее — и внезапно изменяли свои взгляды, и падали на колени, и поклонялись. Со многими случилось то же, что с Валаамом, сыном Боеровым, который пустился в путь, чтобы проклясть Израиль, и вопреки своим намерениям благословил его. Отчего? Ведь услышал он всего-навсего ослиный глас. Слепой шарлатан на рынке продает воду, предохраняющую от слепоты. Он не верил в нее и ослеп. Слуги, не имеющие господина, не становятся от этого свободными людьми — лакейство у них в душе. Случайный визит в дом умалишенных показывает, что вера ничего не доказывает. Собака в наморднике лает задом. Страдание нравственное легче вынести, чем физическое, и, если бы, например, мне дали на выбор больную совесть или больной зуб, я избрал бы первое. Странная вещь — патриотизм, настоящая любовь к родине! Можно любить свою родину, любить ее целых восемьдесят лет и не догадываться об этом; но для этого надо оставаться дома. Любовь к немецкой отчизне начинается только на немецкой границе. Сущность музыки — откровение, о ней нельзя дать никакого отчета, и подлинная музыкальная критика есть наука, основанная на откровении. Такую роль играет в искусстве имя мастера. Если принц надевает перстень с богемской стекляшкой, ее будут принимать за бриллиант, а если бы нищий стал носить перстень с бриллиантом, все-таки решили бы, что это — просто стекло. Там, где кончается здоровье, там, где кончаются деньги, там, где кончается здравый человеческий рассудок, — там повсюду начинается христианство. Те, кто здесь, на земле, пил чашу радости, расплатятся там, наверху, похмельем. Теперь не строят готических соборов. В былое время у людей были убеждения; у нас, современников, есть лишь мнения; а мнения мало для того, чтобы создать готический храм. То хорошо у нас, немцев, что никто еще не безумен настолько, чтобы не найти еще более сумасшедшего, который понимал бы его. Только великий поэт может понять поэзию своего времени. Поэзию прошлого легче понять. Только решетка отделяет юмор от дома умалишенных. Только родственная скорбь исторгает слезы, и каждый, в сущности, плачет о себе самом. Только у гения есть для новой мысли и новое слово. Тот, кто видит своего бога страдающим, легче переносит собственные страдания. Тот, кто находится высоко, должен так же подчиняться обстоятельствам, как флюгер на башне. Тот, кто хочет влиять на толпу, нуждается в шарлатанской приправе. Даже сам Господь Бог, издавая свои заповеди на горе Синай, не упустил случая основательно посверкать молниями и погромыхать, Господь знал свою публику. …У меня же была зубная боль в сердце. Это тяжелый недуг, от него превосходно помогает свинцовая пломба и тот зубной порошок, что изобрел Бертольд Шварц. У народов время есть, они вечны; смертны лишь короли. У него отваги хватит на сотню львов, а ума — на пару ослов. У римлян ни за что не хватило бы времени на завоевание мира, если бы им пришлось сперва изучать латынь. Ученый казуист и духовный пастырь Шупп говорит даже: «На свете больше дураков, чем людей». Французский народ — это кошка, которая, даже если ей случается свалиться с опаснейшей высоты, все же никогда не ломает себе шею, а, наоборот, каждый раз сразу же становится на ноги. Христианство без божественности Христа — нечто вроде черепашьего супа без черепахи. Христианство и вправду является лучшей религией после проигранной битвы. Цель и средство — условные понятия, их выдумал человек. Творец их не знал. Созданное само себе цель. Жизнь не цель и не средство. Жизнь — право. Чем крупнее человек, тем легче попадают в него стрелы насмешек. В карликов попадать гораздо труднее. Чтобы довершить малодушный характер Гамлета, Шекспир в беседе его с комедиантами изображает его хорошим театральным критиком. Чтобы победить самые тяжелые страдания, есть два средства: это опиум — и работа. Кто любит народ, должен сводить его в баню. Чтобы тебя любили как следует, всем сердцем, нужно самому страдать. Сострадание — высшее освящение любви, может быть — сама любовь. Из всех богов, когда-либо живших, Христос поэтому и любим больше всех других. Особенно женщинами… Юмор, как плющ, вьется вкруг дерева. Без ствола он никуда не годен. Я человек самого мирного склада. Вот чего я хотел бы: скромная хижина, соломенная кровля, но хорошая постель, хорошая пища, очень свежее молоко и масло, перед окном цветы, перед дверью несколько прекрасных деревьев, и, если Господь захочет вполне осчастливить меня, он пошлет мне радость — на этих деревьях будут повешены этак шесть или семь моих врагов. Сердечно растроганный, я прощу им перед их смертью все обиды, которые они мне нанесли при жизни. Да, надо прощать врагам своим, но только после того, как их повесят. Я бы не сказал, что женщины не имеют характера, — просто у них каждый день другой характер. Я ненавижу всякое отступничество и не мог бы отречься ни от одной немецкой кошки, ни от одной немецкой собаки, как бы невыносимы ни были для меня ее блохи и ее верность. Англичане берут в рот дюжину односложных слов, жуют их, глотают их, и выплевывают, — и это называется английским языком. Молчание — английский способ беседовать. Фридрих Великий имеет большие заслуги перед немецкой литературой; между прочим, ту, что свои стихи он издал по-французски. Французское безумие далеко не так безумно, как немецкое, ибо в последнем, как сказал бы Полоний, есть система. У англичан больше мнений, чем мыслей. У нас, немцев, наоборот, так много мыслей, что мы не успеваем даже составить себе мнение. Еврей Фульд избран в парламент. Я очень рад этому; значит, равноправие евреев вполне осуществилось.
Прежде только гениальный еврей мог пробиться в парламент; но если уж такая посредственность, как Фульд, пробивается, — значит, нет больше различий между евреями и неевреями. В Италии музыка стала нацией. У нас на севере дело обстоит совсем иначе; там музыка стала человеком и зовется Моцартом или Мейербером. Англичане рядом с итальянцами все, как один, напоминают статуи с отбитыми кончиками носов. Талмуд есть еврейский католицизм. Каждый человек — это мир, который с ним рождается и с ним умирает; под всякой могильной плитой лежит всемирная история. Любовь — это зубная боль в сердце. Все свое состояние я завещаю жене, при условии, что она опять выйдет замуж. Я хочу быть уверен, что хотя бы один мужчина будет оплакивать мою смерть. Главная цель постановщика оперы — устроить так, чтобы музыка никому не мешала. Если мы отдаем некоторое предпочтение Гёте перед Шиллером, то лишь благодаря тому незначительному обстоятельству, что Гёте, ежели бы ему в его творениях потребовалось подробно изобразить такого поэта, был способен сочинить всего Фридриха Шиллера, со всеми его Разбойниками, Пикколомини, Луизами, Мариями и Девами. У каждой эпохи свои изъяны, которые прибавляются к изъянам более ранних эпох; именно это мы называем наследием человечества. Мы, немцы, поклоняемся только девушке, и только ее воспевают наши поэты; у французов, наоборот, лишь замужняя женщина является предметом любви как в жизни, так и в искусстве. Немецкий язык в сущности богат, но в немецкой разговорной речи мы пользуемся только десятой долей этого богатства; таким образом, фактически мы бедны словом. Французский язык в сущности беден, но французы умеют использовать все, что в нем имеется, в интересах разговорной речи, и поэтому они на деле богаты словом.
Не будь у меня жены и попугая, я бы давно покончил с собой. Не мы хватаем идею, идея хватает и гонит нас на арену, чтобы мы, как невольники-гладиаторы, сражались за нее. Так бывает со всяким истинным трибуном или апостолом. Некая девушка решила: «Это, должно быть, очень богатый господин, раз он так безобразен». Публика рассуждает так же: «Это, должно быть, очень ученый человек, раз он такой скучный». Отсюда успех многих немцев в Париже. Ни у одного народа вера в бессмертие не была так сильна, как у кельтов; у них можно было занимать деньги, с тем что возвратишь их в ином мире. Никогда не говорить об отношении к евреям! Испанец, который каждую ночь во сне беседует с Божьей Матерью, из деликатности ни за что не коснется ее отношений к Богу-Отцу: самое беспорочное зачатие все-таки остается зачатием. Ничто не уязвляет мужчину сильнее мелких женских булавочных уколов. Мы готовы к могучим ударам меча, а нас щекочут в самых чувствительных местах! О врагах Наполеона: Они поносят его, но всегда с известной почтительностью: когда правой рукой они кидают в него дерьмо, левая тянется к шляпе. О журналистах, сообщавших о Гейне заведомые небылицы, — например, что он помещен в сумасшедший дом: — Чем эта пакость мельче, тем труднее к ней подступиться. Вот ведь что: блоху не заклеймишь! О Марии Магдалине на картине Паоло Веронезе «Христос»: Она так прекрасна, что боишься, как бы ее, чего доброго, не совратили еще раз. О мертвых следует говорить только хорошее, но о живых следует говорить только дурное. О писателях «Молодой Германии»: Я посеял зубы дракона, а пожал — блох. О, этот рай! Удивительное дело: едва женщина поднялась до мышления и самосознания, как первой ее мыслью было: новое платье! Об одном из своих современников: Клаурен стал нынче так знаменит в Германии, что вас не впустят ни в один публичный дом, если вы его не читали. Один поэт сказал: «Первый король был счастливый воин!» Насчет основателей нынешних наших финансовых династий мы можем, пожалуй, прозаически сказать, что первый банкир был счастливый мошенник. Он критик не для больших, а для мелких писателей — под его лупой не помещаются киты, но зато помещаются интересные блохи. Он разглядывает мелких писателей в увеличительное стекло, а великих — в уменьшительное. Она выглядит как Венера Милосская: очень старая, без зубов и с белыми пятнышками на желтой коже. Опиум — тоже религия. Между опиумом и религией существует большее родство, нежели большинство людей может себе представить. Оскорбивший никогда не простит. Простить может лишь оскорбленный. Остерегайтесь поощрять крещение среди евреев. Это всего-навсего вода, и она легко высыхает. Наоборот, поощряйте обрезание — это вера, врезанная в плоть; в дух ее уже невозможно врезать. Острить и занимать деньги нужно внезапно. (Видоизмененный Гейне). От высокомерия богатства ничто не защитит вас — кроме смерти и сатиры. Первая добродетель германцев — известная верность, несколько неуклюжая, но трогательно великодушная верность. Немец бьется даже за самое неправое дело, раз он получил задаток или хоть спьяну обещал свое содействие. Первый, кто сравнил женщину с цветком, был великим поэтом, но уже второй был олухом. Переводчик по отношению к автору — то же, что обезьяна по отношению к человеку. Перед смертью: Бог меня простит, это его ремесло. Позднейшие произведения истинного поэта отнюдь не значительнее ранних; нет, первый ребенок не хуже второго, только роды потом бывают легче. Пока мы читаем о революциях в книгах, все это очень красиво на вид, подобно пейзажам, искусно выгравированным на белой веленевой бумаге: они так чисты, так приветливы; однако потом, когда рассматриваешь их в натуре, они, быть может, и выигрывают в смысле своей грандиозности, но в деталях представляют очень грязное, мерзкое зрелище; навозные кучи, выгравированные на меди, не имеют запаха, и через выгравированное на меди болото легко пройти при помощи глаз. Полек я именую ангелами земли, потому что самих ангелов называю польками неба. Полемика способствует выработке догмата. Польша лежит между Россией и — Францией. Портрет автора, предшествующий его сочинениям, невольно вызывает в моей памяти Геную, где перед больницей для душевнобольных стоит статуя ее основателя. После громадных успехов естествознания чудеса прекращаются. Потому ли, что Господу Богу докучает подозрительность, с какой физики следят за его пальцами, или его не привлекает конкуренция с Боско, — но даже в последнее время, когда религии грозит столько опасностей, он не соблаговолил поддержать ее каким-нибудь потрясающим чудом. Поэзия создала больше мучеников, чем религия. История литературы любого народа и любой эпохи — настоящий мартиролог. Поэт, этот творец в малом, подобен Господу Богу и в том, что своих героев он творит по образу своему и подобию. Превозносят драматурга, исторгающего слезы у зрителя; этот талант он делит с луковицей. Прелесть весны познается только зимою, и, сидя у печки, сочиняешь самые лучшие майские песни. Пристать к Христу — задача для еврея слишком трудная: сможет ли он когда-нибудь уверовать в божественность другого еврея? Прозаический перевод стихов — это чучело лунного света. Просто удивительно, как в такой маленькой головке умещается такая масса невежества. Прошлое — родина души человека. Иногда нами овладевает тоска по чувствам, которые мы некогда испытывали. Даже тоска по былой скорби. Редко можно разглядеть трещину в колоколе, и узнается она лишь по звуку. Религиозности во мне довольно. Я и теперь уже верю в самое главное, о чем написано в Библии, я верю, что Авраам родил Исаака, Исаак — Иакова и Иаков — Иуду, а также в то, что этот последний познал на большой дороге свою сноху Фамарь. Верю также, что Лот слишком много пил со своими дочерьми. Верю, что жена Потифара удержала в своих руках одежду благонравного Иосифа. Верю, что оба старца, застигнувшие Сусанну во время купания, были очень стары. Кроме того, я верю, что праотец Иаков обманул сначала своего брата, а потом тестя, что царь Давид дал Урии хорошую должность в армии, что Соломон завел себе тысячу жен, а потом стал ныть, что все суета. Русские уже благодаря размерам своей страны свободны от узкосердечия языческого национализма, они космополиты или, по крайней мере, на одну шестую космополиты, поскольку Россия занимает почти шестую часть всего населенного мира. Руссо — звезда, смотрящая с высоты; он любит людей сверху. С тех пор как вышло из обычая носить на боку шпагу, совершенно необходимо иметь в голове остроумие. С того момента как религия начинает искать помощи у философии, ее гибель становится неотвратимой. Религия, как всякий абсолютизм, не должна оправдываться. Самое действенное противоядие против женщин — это женщины; правда, это означает изгонять Сатану Вельзевулом, и к тому же такое лекарство часто пагубнее самой болезни. Свидетельство о крещении служит входным билетом к европейской культуре. Серьезность проявляется с тем большей силой, если ей предшествует шутка. Сколь многие начинали с намерения опорочить церковь, восстать против нее — и внезапно изменяли свои взгляды, и падали на колени, и поклонялись. Со многими случилось то же, что с Валаамом, сыном Боеровым, который пустился в путь, чтобы проклясть Израиль, и вопреки своим намерениям благословил его. Отчего? Ведь услышал он всего-навсего ослиный глас. Слепой шарлатан на рынке продает воду, предохраняющую от слепоты. Он не верил в нее и ослеп. Слуги, не имеющие господина, не становятся от этого свободными людьми — лакейство у них в душе. Случайный визит в дом умалишенных показывает, что вера ничего не доказывает. Собака в наморднике лает задом. Страдание нравственное легче вынести, чем физическое, и, если бы, например, мне дали на выбор больную совесть или больной зуб, я избрал бы первое. Странная вещь — патриотизм, настоящая любовь к родине! Можно любить свою родину, любить ее целых восемьдесят лет и не догадываться об этом; но для этого надо оставаться дома. Любовь к немецкой отчизне начинается только на немецкой границе. Сущность музыки — откровение, о ней нельзя дать никакого отчета, и подлинная музыкальная критика есть наука, основанная на откровении. Такую роль играет в искусстве имя мастера. Если принц надевает перстень с богемской стекляшкой, ее будут принимать за бриллиант, а если бы нищий стал носить перстень с бриллиантом, все-таки решили бы, что это — просто стекло. Там, где кончается здоровье, там, где кончаются деньги, там, где кончается здравый человеческий рассудок, — там повсюду начинается христианство. Те, кто здесь, на земле, пил чашу радости, расплатятся там, наверху, похмельем. Теперь не строят готических соборов. В былое время у людей были убеждения; у нас, современников, есть лишь мнения; а мнения мало для того, чтобы создать готический храм. То хорошо у нас, немцев, что никто еще не безумен настолько, чтобы не найти еще более сумасшедшего, который понимал бы его. Только великий поэт может понять поэзию своего времени. Поэзию прошлого легче понять. Только решетка отделяет юмор от дома умалишенных. Только родственная скорбь исторгает слезы, и каждый, в сущности, плачет о себе самом. Только у гения есть для новой мысли и новое слово. Тот, кто видит своего бога страдающим, легче переносит собственные страдания. Тот, кто находится высоко, должен так же подчиняться обстоятельствам, как флюгер на башне. Тот, кто хочет влиять на толпу, нуждается в шарлатанской приправе. Даже сам Господь Бог, издавая свои заповеди на горе Синай, не упустил случая основательно посверкать молниями и погромыхать, Господь знал свою публику. …У меня же была зубная боль в сердце. Это тяжелый недуг, от него превосходно помогает свинцовая пломба и тот зубной порошок, что изобрел Бертольд Шварц. У народов время есть, они вечны; смертны лишь короли. У него отваги хватит на сотню львов, а ума — на пару ослов. У римлян ни за что не хватило бы времени на завоевание мира, если бы им пришлось сперва изучать латынь. Ученый казуист и духовный пастырь Шупп говорит даже: «На свете больше дураков, чем людей». Французский народ — это кошка, которая, даже если ей случается свалиться с опаснейшей высоты, все же никогда не ломает себе шею, а, наоборот, каждый раз сразу же становится на ноги. Христианство без божественности Христа — нечто вроде черепашьего супа без черепахи. Христианство и вправду является лучшей религией после проигранной битвы. Цель и средство — условные понятия, их выдумал человек. Творец их не знал. Созданное само себе цель. Жизнь не цель и не средство. Жизнь — право. Чем крупнее человек, тем легче попадают в него стрелы насмешек. В карликов попадать гораздо труднее. Чтобы довершить малодушный характер Гамлета, Шекспир в беседе его с комедиантами изображает его хорошим театральным критиком. Чтобы победить самые тяжелые страдания, есть два средства: это опиум — и работа. Кто любит народ, должен сводить его в баню. Чтобы тебя любили как следует, всем сердцем, нужно самому страдать. Сострадание — высшее освящение любви, может быть — сама любовь. Из всех богов, когда-либо живших, Христос поэтому и любим больше всех других. Особенно женщинами… Юмор, как плющ, вьется вкруг дерева. Без ствола он никуда не годен. Я человек самого мирного склада. Вот чего я хотел бы: скромная хижина, соломенная кровля, но хорошая постель, хорошая пища, очень свежее молоко и масло, перед окном цветы, перед дверью несколько прекрасных деревьев, и, если Господь захочет вполне осчастливить меня, он пошлет мне радость — на этих деревьях будут повешены этак шесть или семь моих врагов. Сердечно растроганный, я прощу им перед их смертью все обиды, которые они мне нанесли при жизни. Да, надо прощать врагам своим, но только после того, как их повесят. Я бы не сказал, что женщины не имеют характера, — просто у них каждый день другой характер. Я ненавижу всякое отступничество и не мог бы отречься ни от одной немецкой кошки, ни от одной немецкой собаки, как бы невыносимы ни были для меня ее блохи и ее верность. Англичане берут в рот дюжину односложных слов, жуют их, глотают их, и выплевывают, — и это называется английским языком. Молчание — английский способ беседовать. Фридрих Великий имеет большие заслуги перед немецкой литературой; между прочим, ту, что свои стихи он издал по-французски. Французское безумие далеко не так безумно, как немецкое, ибо в последнем, как сказал бы Полоний, есть система. У англичан больше мнений, чем мыслей. У нас, немцев, наоборот, так много мыслей, что мы не успеваем даже составить себе мнение. Еврей Фульд избран в парламент. Я очень рад этому; значит, равноправие евреев вполне осуществилось.
Прежде только гениальный еврей мог пробиться в парламент; но если уж такая посредственность, как Фульд, пробивается, — значит, нет больше различий между евреями и неевреями. В Италии музыка стала нацией. У нас на севере дело обстоит совсем иначе; там музыка стала человеком и зовется Моцартом или Мейербером. Англичане рядом с итальянцами все, как один, напоминают статуи с отбитыми кончиками носов. Талмуд есть еврейский католицизм. Каждый человек — это мир, который с ним рождается и с ним умирает; под всякой могильной плитой лежит всемирная история. Любовь — это зубная боль в сердце. Все свое состояние я завещаю жене, при условии, что она опять выйдет замуж. Я хочу быть уверен, что хотя бы один мужчина будет оплакивать мою смерть. Главная цель постановщика оперы — устроить так, чтобы музыка никому не мешала. Если мы отдаем некоторое предпочтение Гёте перед Шиллером, то лишь благодаря тому незначительному обстоятельству, что Гёте, ежели бы ему в его творениях потребовалось подробно изобразить такого поэта, был способен сочинить всего Фридриха Шиллера, со всеми его Разбойниками, Пикколомини, Луизами, Мариями и Девами. У каждой эпохи свои изъяны, которые прибавляются к изъянам более ранних эпох; именно это мы называем наследием человечества. Мы, немцы, поклоняемся только девушке, и только ее воспевают наши поэты; у французов, наоборот, лишь замужняя женщина является предметом любви как в жизни, так и в искусстве. Немецкий язык в сущности богат, но в немецкой разговорной речи мы пользуемся только десятой долей этого богатства; таким образом, фактически мы бедны словом. Французский язык в сущности беден, но французы умеют использовать все, что в нем имеется, в интересах разговорной речи, и поэтому они на деле богаты словом.
(Источник: «Афоризмы. Золотой фонд мудрости.» Еремишин О. - М.: Просвещение; 2006.)
Источник: Генрих Гейне
См. также в других словарях:
Гейне — Генрих (Heinrich Heine, 1797 1856) знаменитый немецкий поэт и публицист. Р. в семье обедневшего еврейского купца в Дюссельдорфе. Первоначальное воспитание Г. получил в местном католическом лицее, где ему была привита любовь к пышности… … Литературная энциклопедия
Писарев Дмитрий Иванович — Писарев (Дмитрий Иванович) даровитый критик, родился 2 октября 1840 г. в родовом селе Знаменском, на границе Орловской и Тульской губерний. До 11 лет он рос в семье, единственным любимым сыном; воспитывался под влиянием матери бывшей институтки;… … Биографический словарь
Писарев, Дмитрий Иванович — даровитый критик; родился 2 октября 1840 г. в родовом селе Знаменском, на границе Орловской и Тульской губерний. До 11 лет он рос в семье единственным любимым сыном; воспитывался под влиянием матери бывшей институтки; к 4 летнему возрасту уже… … Большая биографическая энциклопедия
Украинка, Леся — псевдоним выдающейся украинской писательницы Ларисы Косач (см. Леся Украинка). {Брокгауз} Украинка, Леся [1871 1913] псевдоним Ларисы Петровны Косач выдающейся украинской поэтессы классика. Род. в дворянской культурной семье. Мать ее украинская … Большая биографическая энциклопедия
Писарев Дмитрий Иванович — даровитый критик, родился 2 октября 1840 г. в родовом селе Знаменском, на границе Орловской и Тульской губерний. До 11 лет он рос в семье единственным любимым сыном; воспитывался под влиянием матери бывшей институтки; к 4 летнему возрасту уже… … Энциклопедический словарь Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона
НЕМЕЦКАЯ ЛИТЕРАТУРА — Настоящий обзор включает немецкоязычные литературы Германии, Австрии и Швейцарии. За основу принята традиционная периодизация развития немецкого языка древневерхненемецкий, средневерхненемецкий и нововерхненемецкий периоды. Первый период… … Энциклопедия Кольера
