Книга: Костомаров Н. «Обычаи и нравы народов государства Российского»

Костомаров Н.

Николай Иванович Костомаров
Дата рождения:	4 (16) мая 1817
Место рождения:	слобода Юрасовка, Острогожский уезд, Воронежская губерния, Российская империя
Дата смерти:	7 (19) апреля 1885
Место смерти:	Санкт-Петербург, Российская империя
Гражданство:	Российская империя
Род деятельности:	историк, поэт, беллетрист

Никола́й Ива́нович Костома́ров (4 (16) мая 1817, Юрасовка Воронежской губернии — 7 (19) апреля 1885) — русский и украинский историк, исследователь социально-политической и экономической истории России и Украины, украинский и русский поэт и беллетрист.

Ранние годы

Николай родился 4 (16) мая 1817 года в слободе Юрасовке Острогожского уезда Воронежской губернии (ныне село Юрасовка, Ольховатского района Воронежской области). Отец — местный дворянин-помещик, мать — русская крестьянская девушка, прежде крепостная его отца, учившаяся в одном из московских пансионов. Позднее отец Костомарова женился на ней, но Костомаров родился до брака, и хотя отец собирался усыновить его, но не успел этого сделать.

Отец Костомарова, поклонник французской литературы XVIII века, идеи которой он пытался прививать и малолетнему сыну, и своей дворне, был вместе с тем жестоким помещиком; в 1828 году он был убит его дворовыми людьми, похитившими при этом скопленный им капитал. Мать Костомарова отдала его в воронежский пансион, но, пробыв там около двух лет, он был исключён за шалости. Затем он поступил в воронежскую гимназию и, окончив здесь курс, в 1833 стал студентом харьковского университета.

Студенчество

Уже в первые годы учения сказались блестящие способности Костомарова, доставившие ему, от учителей московского пансиона, в котором он при жизни отца недолго учился, прозвище «enfant miraculeux» (это значит «чудо-ребёнок» на французском). Природная живость характера Костомарова с одной стороны, низкий уровень учителей того времени — с другой не давали ему возможности серьёзно увлечься занятиями. Первые годы пребывания в харьковском университете, историко-филологический факультет которого не блистал в ту пору профессорскими дарованиями, мало отличались в этом отношении для Костомарова от гимназии. Сам Костомаров много работал, увлекаясь то классической древностью, то новой французской литературой, но работы эти велись без надлежащего руководства и системы, и позднее Костомаров называл свою студенческую жизнь «беспорядочной». Лишь в 1835, когда на кафедре всеобщей истории в Харькове появился М. М. Лунин, занятия Костомарова приобрели бо́льшую системность. Лекции Лунина оказали на него сильное влияние, и он с жаром отдался изучению истории. Тем не менее, он так ещё смутно сознавал свое настоящее призвание, что по окончании университета поступил было на военную службу. Неспособность его к последней скоро стала, однако, ясна и начальству его, и ему самому.

Увлекшись изучением сохранившегося в городе Острогожске, где стоял его полк, архива местного уездного суда, Костомаров задумал писать историю слободских казачьих полков. По совету начальства, он оставил полк и осенью 1837 г. вновь явился в Харьков с намерением пополнить своё историческое образование. В это время усиленных занятий у Костомарова, отчасти под влиянием Лунина, стал складываться взгляд на историю, в котором были оригинальные черты сравнительно с господствовавшими тогда среди русских историков воззрениями. По позднейшим словам самого Костомарова, он «читал много всякого рода исторических книг, вдумывался в науку и пришёл к такому вопросу: отчего это во всех историях толкуют о выдающихся государственных деятелях, иногда о законах и учреждениях, но как будто пренебрегают жизнью народной массы? Бедный мужик-земледелец-труженик как будто не существует для истории; отчего история не говорит нам ничего о его быте, о его духовной жизни, о его чувствованиях, способе его радостей и печалей»? Мысль об истории народа и его духовной жизни, в противоположность истории государства, стала с этой поры основной идеей в кругу исторических воззрений Костомарова. Видоизменяя понятие о содержании истории, он раздвигал и круг её источников. «Скоро, говорит он, я пришёл к убеждению, что историю нужно изучать не только по мертвым летописям и запискам, а и в живом народе». Он научился украинскому языку, перечитал изданные народные украинские песни и печатную литературу на украинском языке, тогда очень небольшую, предпринимал «этнографические экскурсии из Харькова по соседним сёлам, по шинкам». Весну 1838 г. он провёл в Москве, где слушание лекций Шевырева ещё более укрепило в нём романтическое отношение к народности.

В эту пору Костомаров сам начал писать по украински, под псевдонимом Иеремии Галки, и в 1839—1841 гг. выпустил в свет две драмы и несколько сборников стихотворений, оригинальных и переводных. Быстро продвигались вперед и его занятия по истории. В 1840 Костомаров выдержал магистерский экзамен, а в 1842 напечатал диссертацию «О значении унии в западной России». Назначенный уже диспут не состоялся вследствие сообщения архиепископа харьковского Иннокентия Борисова о возмутительном содержании книги. Хотя речь шла лишь о нескольких неудачных выражениях, но профессор Устрялов, по поручению министерства народного просвещения разбиравший труд Костомарова, дал о нём такой отзыв, что книгу велено было сжечь. Костомарову дозволено было написать другую диссертацию, и в конце 1843 г. он представил в факультет работу под названием «Об историческом значении русской народной поэзии», которую и защитил в начале следующего года. В этом труде нашли яркое выражение этнографические стремления Костомарова, принявшие ещё более определенный вид благодаря сближению его с целым кружком молодых украинцев (Корсун, Кореницкий, Бецкий и др.), подобно ему с энтузиазмом мечтавших о возрождении украинской литературы.

Народничество

Почтовая марка Украины, посвящённая Н. И. Костомарову, 1992 (Михель 74)

Немедленно по окончания своей второй диссертации Костомаров предпринял новую работу по истории Богдана Хмельницкого и, желая побывать в местностях, где происходили описываемые им события, стал учителем гимназии сперва в Ровно, затем (1845) в Киеве. В 1846 г. совет киевского университета избрал Костомарова преподавателем русской истории, и с осени этого года он начал свои лекции, вызвавшие сразу глубокий интерес слушателей.

В Киеве, как и в Харькове, около него составился кружок лиц, преданных идее народности и намеревавшихся проводить эту идею в жизнь. В кружок этот входили П. А. Кулиш, Аф. Маркевич, Н. И. Гулак, В. М. Белозерский, Т. Г. Шевченко. Интересы киевского кружка не ограничивались, однако, пределами украинской национальности. Члены его, увлеченные романтическим пониманием народности, мечтали об общеславянской взаимности, соединяя с последней пожелания внутреннего прогресса в собственном отечестве. «Взаимность славянских народов — писал позже об этом кружке Костомаров, — в нашем воображении не ограничивалась уже сферой науки и поэзии, но стала представляться в образах, в которых, как нам казалось, она должна была воплотиться для будущей истории. Помимо нашей воли стал нам представляться федеративный строй, как самое счастливое течение общественной жизни славянских наций… Во всех частях федерации предполагались одинаковые основные законы и права, равенство веса, мер и монеты, отсутствие таможен и свобода торговли, всеобщее уничтожение крепостного права и рабства в каком бы то ни было виде, единая центральная власть, заведующая сношениями вне союза, войском и флотом, но полная автономия каждой части по отношению к внутренним учреждениям, внутреннему управлению, судопроизводству и народному образованию». С целью распространения этих идей дружеский кружок преобразовался в общество, получившее название Кирилло-мефодиевского братства.

Панславистские мечтания юных энтузиастов скоро были оборваны. Студент Петров, подслушавший их беседы, донес на них; они были арестованы весной 1847, обвинены в государственном преступлении и подвергнуты различным наказаниям.

Расцвет деятельности

Николай Ге. Портрет историка Н. И. Костомарова (1878)

Костомаров, просидев год в Петропавловской крепости, был «переведён на службу» в Саратов и отдан под надзор местной полиции, причём ему на будущее время воспрещалось как преподавание, так и печатание его произведений. Ссылка указала Костомарову настоящие размеры пропасти, лежавшей между его идеалами и действительностью, но она не убила в нём ни идеализма, ни энергии и способности к работе. В Саратове он продолжал писать своего «Богдана Хмельницкого», начал новую работу о внутреннем быте московского государства XVI—XVII вв., совершал этнографические экскурсии, собирая песни и предания, как прежде на Украине, знакомился с раскольниками и сектантами. В 1855 г. ему дозволен был отпуск в Петербург, которым он воспользовался для окончания своего труда о Хмельницком; в 1856 г. отменено было запрещение печатать его сочинения и затем снят с него надзор. Совершив поездку за границу, Костомаров опять поселился в Саратове, где написал «Бунт Стеньки Разина» и принимал участие, в качестве делопроизводителя губернского комитета по улучшению быта крестьян, в подготовке крестьянской реформы. Весной 1859 г. он был приглашен петербургским университетом занять кафедру русской истории, освободившуюся с выходом в отставку Устрялова. Тяготевшее ещё над Костомаровым запрещение педагогической деятельности было снято по ходатайству министра Б. П. Ковалевского, и в ноябре 1859 г. он открыл свои лекции в университете. Это была пора наиболее интенсивной работы в жизни Костомарова и наибольшей его популярности.

Известный уже русской публике, как талантливый писатель, он выступил теперь в качестве профессора, обладающего могучим и оригинальным талантом изложения и проводящего самостоятельные и новые воззрения на задачи и сущность истории. Эти воззрения находились в тесной связи с теми взглядами, какие выработались у него ещё в Харькове. Сам Костомаров так формулировал основную идею своих лекций:

«Вступая на кафедру, я задался мыслью в своих лекциях выдвинуть на первый план народную жизнь во всех её частных проявлениях… Русское государство складывалось из частей, которые прежде жили собственной независимой жизнью, и долго после того жизнь частей высказывалась отличными стремлениями в общем государственном строе. Найти и уловить эти особенности народной жизни частей русского государства составляло для меня задачу моих занятий историей».

Под влиянием этой идеи у Костомарова сложился особый взгляд на историю образования московского государства, резко противоречивший тем воззрениям, какие высказывались славянофильской школой и С. М. Соловьёвым. Одинаково далёкий от мистического преклонения перед народом и от одностороннего увлечения идеей государственности, Костомаров старался не только вскрыть условия, приведшие к образованию московского государственного строя, но и определить ближе сам характер этого строя, его отношение к предшествовавшей ему жизни и его влияние на народные массы. Рассматриваемая с этой точки зрения, история московского государства рисовалась в более мрачных красках, чем в изображениях её другими историками, тем более, что усвоенное Костомаровым критическое отношение к её источникам очень скоро привело его к мысли о необходимости признать недостоверными отдельные блестящие её эпизоды, считавшиеся до тех пор прочно установленными. Некоторые свои выводы Костомаров излагал и в печати, и они навлекали на него сильные нападки; но в университете его лекции пользовались неслыханным успехом, привлекая массу как студентов, так и посторонних слушателей.

В эту же пору Костомаров был избран членом археографической комиссии и предпринял издание актов по истории Украины XVII в. Подготавливая эти документы к изданию, он начал писать по ним ряд монографий, которые должны были в результате составить историю Украины со времени Хмельницкого; эту работу он продолжал до конца жизни. Кроме того, Костомаров принимал участие в некоторых журналах («Русское Слово», «Современник»), печатая в них отрывки своих лекций и исторические статьи. В эту эпоху своей жизни Костомаров стоял довольно близко к прогрессивным кружкам петербургского университета и журналистики, но полному слиянию его с ними мешало их увлечение экономическими вопросами, тогда как он сохранял романтическое отношение к народности и украинофильские идеи. Наиболее близким для него органом явилась учрежденная собравшимися в Петербурге некоторыми из бывших членов Кирилло-мефодиевского общества «Основа», где он поместил ряд статей, посвященных по преимуществу выяснению самостоятельного значения украинского народа и полемике с отрицавшими такое значение польскими и великорусскими писателями.

После вызванного студенческими беспорядками (1861) закрытия петербургского университета, несколько профессоров, и в числе их Костомаров, устроили (в городской думе) систематические публичные лекции, известные в тогдашней печати под именем вольного или подвижного университета: Костомаров читал лекции по древней русской истории. Когда профессор Павлов, после публичного чтения о тысячелетии России, был выслан из Санкт-Петербурга, комитет по устройству думских лекций решил, в виде протеста, прекратить их. Костомаров отказался подчиниться этому решению, но на следующей его лекции (8 марта 1862 г.) поднятый публикой шум принудил его прекратить чтение, а дальнейшие лекции были воспрещены администрацией.

Выйдя в 1862 г. из состава профессоров петербургского университета, Костомаров уже не мог более вернуться на кафедру, так как его политическая благонадежность вновь была заподозрена, главным образом, вследствие усилий московской «охранительной» печати. В 1863 г. его приглашал на кафедру киевский университет, в 1864 г. — харьковский, в 1869 г. — опять киевский, но Костомаров, по указаниям министерства народного просвещения, должен был отклонить все эти приглашения и ограничиться одной литературной деятельностью, которая, с прекращением «Основы», также замкнулась в более тесные рамки. После всех этих тяжелых ударов Костомаров как бы охладел к современности и перестал интересоваться ею, окончательно уйдя в изучение прошлого и в архивные работы. Один за другим появлялись в свет его труды, посвященные крупным вопросам по истории Украины, московского государства и Польши. В 1863 г. были напечатаны «Севернорусские народоправства», представлявшие собой обработку одного из читанных Костомаровым в петербургском университете курсов; в 1866 г. в «Вестнике Европы» появилось «Смутное время московского государства», затем «Последние годы Речи Посполитой». В начале 1870-х годов Костомаров начал работу «Об историческом значении русского песенного народного творчества». Вызванный ослаблением зрения перерыв архивных занятий в 1872 г. дал Костомарову повод к составлению «Русской истории в жизнеописаниях главнейших её деятелей».

Последние годы

Н. И. Костомаров в гробу. Портрет работы И. Репина

В 1875 Костомаров перенес тяжелую болезнь, сильно подорвавшую его здоровье. В этом же году он женился на Ал. Л. Кисель, урождённой Крагельской, которая была его невестой ещё до ареста его в 1847 г., но после его ссылки вышла замуж за другого. Работы последних годов жизни Костомарова, при всех их крупных достоинствах, носили на себе, однако, некоторые следы пошатнувшейся силы таланта: в них меньше обобщений, менее живости в изложении, место блестящих характеристик заменяет иногда сухой перечень фактов, несколько напоминающий манеру Соловьёва. В эти годы Костомаров высказывал даже такую точку зрения, что вся задача историка сводится к передаче найденных им в источниках и проверенных фактов. С неутомимой энергией работал он до самой смерти. Он умер 7 (19) апреля 1885 года, после долгой и мучительной болезни.

Оценка деятельности

Репутация Костомарова, как историка, и при жизни, и после смерти его неоднократно подвергалась сильным нападкам. Его упрекали в поверхностном пользовании источниками и проистекавших отсюда ошибках, в односторонности взглядов, в партийности. В этих упреках заключается доля истины, весьма, впрочем, небольшая. Неизбежные у всякого учёного мелкие промахи и ошибки, быть может, несколько чаще встречаются в сочинениях Костомарова, но это легко объясняется необыкновенным разнообразием его занятий и привычкой полагаться на свою богатую память. В тех немногих случаях, когда партийность действительно проявлялась у Костомарова — а именно в некоторых трудах его по украинской истории, — это было лишь естественной реакцией против ещё более партийных взглядов, высказывавшихся в литературе с другой стороны. Не всегда, далее, сам материал, над которым работал Костомаров, давал ему возможность придерживаться своих взглядов на задачу историка. Историк внутренней жизни народа по своим научным взглядам и симпатиям, он именно в своих работах, посвящённых Украине, должен был явиться изобразителем внешней истории.

Во всяком случае, общее значение Костомарова в развитии русской и украинской историографии можно, без всякого преувеличения, назвать громадным. Им была внесена и настойчиво проводилась во всех его трудах идея народной истории. Сам Костомаров понимал и осуществлял её главным образом в виде изучения духовной жизни народа. Позднейшие исследователи раздвинули содержание этой идеи, но заслуга Костомарова этим не уменьшается. В связи с этой основной мыслью работ Костомарова стояла у него другая — о необходимости изучения племенных особенностей каждой части народа и создания областной истории. Если в современной науке установился несколько иной взгляд на народный характер, отрицающий ту неподвижность, какую приписывал ему Костомаров, то именно работы последнего послужили толчком, в зависимости от которого стало развиваться изучение истории областей.

Внося новые и плодотворные идеи в разработку русской истории, исследуя самостоятельно целый ряд вопросов в её области, Костомаров, благодаря особенностям своего таланта, пробуждал, вместе с тем, живой интерес к историческим знаниям и в массе публики. Глубоко вдумываясь, почти вживаясь в изучаемую им старину, он воспроизводил её в своих работах такими яркими красками, в таких выпуклых образах, что она привлекала читателя и неизгладимыми чертами врезывалась в его ум. В лице Костомарова удачно соединялись историк-мыслитель и художник — и это обеспечило ему не только одно из первых мест в ряду русских историков, но и наибольшую популярность среди читающей публики.

Взгляды Костомарова находят свое применение при анализе современных азиатских и африканских обществ. Так, например, современный востоковед С. Гафуров указывал в своей статье, посвященной Третьей мировой теории ливийского лидера М.Каддафи: «Интересно отметить, что семантика слова „Джамахирия“ связана с понятиями, которые Кропоткин считал ранними формами анархизма. Например, он отмечал, что русский историк Костомаров использовал понятие „народоправство“, что вполне может быть удачным переводом арабского слова — новообразования Джамахирия на русский язык»^[1]

Библиография

• Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей.

Литература

• См. автобиографическую записку в «Словаре профессоров университета св. Владимира», автобиографию в «Рус. Мысли» (1885, № 5 и 6) и более подробную — «Литературное наследие» (СПб., 1891).
• Некрологи и воспоминания: «Киевская Старина» (1885 и 1895, № 4); «Новь» (1885); «Русская Старина», 1885; «Рус. Архив» (1890, № 10, А. А. Корсун).
• Полный список трудов — в «Литературном наследии».
• Наиболее подробная и беспристрастная оценка — у Пыпина: «История русской этнографии» (т. III).

Примечания

1. ↑ СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ МУАММАРА КАДДАФИ И ТРАДИЦИЯ ЕВРОПЕЙСКОГО АНАРХИЗМА (На примере философии П. А. Кропоткина).Попытка сравнительного анализа. М. «Альтернативы» № 2. 2001 г.

Источник: Костомаров Н.