Книга: Л. Н. Толстой «Божеское и человеческое. Произведения 1903-1910 гг.»

Л. Н. Толстой

Лев Николаевич Толстой
Цветная фотография «Лев Толстой в Ясной поляне». Прокудин-Горский. 1908 год.
Дата рождения:	28 августа (9 сентября) 1828
Место рождения:	Ясная Поляна, Тульская губерния, Российская империя
Дата смерти:	7 (20) ноября 1910
Место смерти:	станция Астапово, Тамбовская губерния, Российская империя
Род деятельности:	Прозаик, публицист
Направление:	реализм
Награды
Произведения на сайте Lib.ru
Произведения в Викитеке?.

Лев Никола́евич Толсто́й (28 августа (9 сентября) 1828, Ясная Поляна, Тульская губерния — 7 (20) ноября 1910, станция Астапово, Тамбовская губерния) — один из самых значительных русских писателей и мыслителей. Участник обороны Севастополя, просветитель, публицист, в конце жизни основатель нового религиозно-нравственного учения — толстовства. Граф.

Идеи ненасильственного сопротивления, которые Л. Н. Толстой выразил в работе «Царство божие внутри вас», глубоко повлияли на таких важных деятелей XX столетия, как Махатма Ганди^[1][2] и Мартин Лютер Кинг.

Род графов Толстых

Родословие Толстых

Лев Николаевич принадлежит к богатому и знатному роду, занимавшему выдающееся положение уже во времена Петра I. Его прадеду, графу Петру Андреевичу Толстому, выпала печальная роль в истории царевича Алексея. Черты правнука Петра Андреевича, Ильи Андреевича, даны в «Войне и мире» добродушнейшему, непрактичному старому графу Ростову. Сын Ильи Андреевича, Николай Ильич Толстой (1794—1837), был отцом Льва Николаевича. Некоторыми свойствами характера и фактами биографии он был похож на отца Николеньки в «Детстве» и «Отрочестве» и отчасти на Николая Ростова в «Войне и мире». Однако в реальной жизни Николай Ильич отличался от Николая Ростова не только хорошим образованием, но и убеждениями, которые не позволяли служить при Николае. Участник заграничного похода русской армии, в том числе участвовал в "битве народов" у Лейпцига и побывал в плену у французов, после заключения мира вышел в отставку в чине подполковника Павлоградского гусарского полка. Вскоре после отставки вынужден был пойти на чиновничью службу, чтобы не оказаться в долговой тюрьме из-за долгов отца, казанского губернатора, умершего под следствием за служебные злоупотребления. В течение нескольких лет пришлось Николаю Ильичу экономить. Отрицательный пример отца помог выработать Николаю Ильичу свой жизненный идеал - частная независимая жизнь с семейными радостями^[3]. Чтобы привести свои расстроенные дела в порядок, Николай Ильич, как и Николай Ростов, женился на некрасивой и уже не очень молодой княжне Волконской. Брак, тем не менее, был счастливый. У них было четыре сына: Николай, Сергей, Дмитрий и Лев и дочь Мария. Кроме Льва, выдающимся человеком был Николай, смерть которого (за границей, в 1860 году) Толстой так удивительно описал в одном из своих писем к Фету.

Дед Толстого по матери, екатерининский генерал, послужил прототипом сурового ригориста — старого князя Болконского в «Войне и мире». Лучшие черты своего нравственного закала Лев Николаевич несомненно заимствовал от Волконских. Мать Льва Николаевича, похожа на изображённую в «Войне и мире» княжну Марью, владела замечательным даром рассказа, для чего при своей перешедшей к сыну застенчивости должна была запираться с собиравшимися около неё в большом числе слушателями в тёмной комнате. Кроме Волконских, Толстой состоит в близком родстве с целым рядом других аристократических родов — князьями Горчаковыми, Трубецкими и другими.

Детство

Лев Николаевич родился 28 августа (9 сентября) 1828 года в Крапивенском уезде Тульской губернии, в наследственном имении матери — Ясной Поляне. У Толстого к тому времени уже было три старших брата — Николай (1823—1860), Сергей (1826—1904) и Дмитрий (1827—1856). В 1830 году родилась сестра Мария (1830—1912). Толстому не было и двух лет, когда умерла его мать. Многих вводит в заблуждение то, что в «Детстве» мать Иртеньева умирает, когда мальчику уже лет 10—12 и он вполне сознательно относится к окружающему, но на самом деле мать изображена здесь Толстым по рассказам других.

Воспитанием осиротевших детей занялась дальняя родственница, Т. А. Ергольская (некоторые её черты переданы Соне из «Войны и мира»). В 1837 году семья переехала в Москву, поселившись на Плющихе, потому что старшему сыну надо было готовиться к поступлению в университет, но вскоре внезапно умер отец, оставив дела в довольно расстроенном состоянии, и трое младших детей снова поселились в Ясной Поляне под наблюдением Т. А. Ергольской и тётки по отцу, графини А. М. Остен-Сакен. Здесь Лев Николаевич оставался до 1840 года, когда умерла графиня Остен-Сакен и дети переселились в Казань, к новой опекунше — сестре отца П. И. Юшковой. Этим заканчивается первый период жизни Толстого, с большою точностью в передаче мыслей и впечатлений и лишь с легким изменением внешних подробностей описанный им в «Детстве».

Дом Юшковых, несколько провинциального пошиба, но типично светский, принадлежал к числу самых веселых в Казани; все члены семьи высоко ценили внешний блеск. «Добрая тётушка моя, — рассказывает Толстой, — чистейшее существо, всегда говорила, что она ничего не желала бы так для меня, как того, чтобы я имел связь с замужнею женщиною: rien ne forme un jeune homme comme une liaison avec une femme comme il faut» («Исповедь»).

Два сильных начала натуры Толстого — огромное самолюбие и желание достигнуть чего-то настоящего, познать истину — вступили теперь в борьбу. Ему страстно хотелось блистать в обществе, заслужить репутацию молодого человека comme il faut. Но внешних данных для этого у него не было: он был некрасив, как ему казалось, неловок, и, кроме того, ему мешала природная застенчивость. Вместе с тем в нём шла напряженная внутренняя борьба и выработка строгого нравственного идеала. Всё то, что рассказано в «Отрочестве» и «Юности» о стремлениях Иртеньева и Нехлюдова к самоусовершенствованию, взято Толстым из истории собственных его аскетических попыток. Разнообразнейшие, как их определяет сам Толстой, «умствования» о главнейших вопросах нашего бытия — счастье, смерти, Боге, любви, вечности — болезненно мучили его в ту эпоху жизни, когда сверстники его и братья всецело отдавались весёлому, лёгкому и беззаботному времяпрепровождению богатых и знатных людей. Всё это привело к тому, что у Толстого создалась «привычка к постоянному моральному анализу," как ему казалось, "уничтожившему свежесть чувства и ясность рассудка» («Юность»).

Образование

Образование Толстого шло сначала под руководством грубоватого гувернёра-француза Сен-Тома́ (M-r Жером «Отрочества»), заменившего собою добродушного немца Ресельмана, которого с такою любовью изобразил Толстой в «Детстве» под именем Карла Ивановича.

В 15 лет, в 1843 году, Толстой вслед за братом Дмитрием поступил в число студентов Казанского университета, одного из лидирующих университетов того времени, где профессорствовали на математическом факультете знаменитый Лобачевский, а на Восточном Ковалевский. До 1847 года он готовился здесь к поступлению на единственный в России того времени Восточный факультет по разряду арабско-турецкой словесности. На вступительных экзаменах он, в частности, показал отличные результаты по обязательному для поступления «турецко-татарскому языку».

Из-за конфликта его домашних с преподавателем российской истории и немецкого, неким Ивановым, Лев Толстой по результатам года имел неуспеваемость по соответствующим предметам и должен был заново пройти программу первого курса. Во избежание полного повторения курса он перешёл на юридический факультет, где его проблемы с оценками по российской истории и немецкому продолжались^[4]. На последнем был выдающийся ученый-цивилист Мейер; Толстой одно время очень заинтересовался его лекциями и даже взял себе специальную тему для разработки — сравнение «Esprit des lois» Монтескьё и Екатерининского «Наказа». Из этого, однако, ничего не вышло. На юридическом факультете Лев Толстой пробыл менее двух лет: «всегда ему было трудно всякое навязанное другими образование, и всему, чему он в жизни выучился, — он выучился сам, вдруг, быстро, усиленным трудом», — пишет Толстая в своих «Материалах к биографии Л. Н. Толстого»^[5].

Именно в это время, находясь в казанском госпитале^[6], Толстой начинает вести дневник, где, подражая Франклину, ставит себе цели и правила по самосовершенствованию и отмечает успехи и неудачи в выполнении этих заданий, анализирует свои недостатки и ход мыслей и мотивы своих поступков. В 1904 г. Толстой вспоминал: "...я первый год ... ничего не делал. На второй год я стал заниматься. .. там был профессор Мейер, который ... дал мне работу - сравнение "Наказа" Екатерины с "Esprit des lois" Монтескье. ... меня эта работа увлекла, я уехал в деревню, стал читать Монтескье, это чтение открыло мне бесконечные горизонты; я стал читать Руссо и бросил университет, именно потому, что захотел заниматься"^[7]. Так и не завершив университетского курса, впоследствии Толстой приобрёл огромные познания путём самообразования, используя в том числе и навыки работы с литературой, полученные в университете.

Начало литературной деятельности

Бросив университет, Толстой с весны 1847 года поселяется в Ясной Поляне. Что он там делал, отчасти видно из «Утра помещика»: здесь описаны попытки Толстого наладить по новому отношения с крестьянами.

Л. Н. Толстой. Фотография С. Л. Левицкого

Попытка Толстого стать благодетелем своих мужиков замечательна как иллюстрация того, что барская филантропия не способна оздоровить крепостной быт, и как страница из истории порывов Толстого. Он стоит вне связи с демократическими течениями второй половины 1840-х годов, совершенно не коснувшимися Толстого.

Он весьма мало следил за журналистикой; хотя его попытка чем-нибудь сгладить вину барства перед народом относится к тому же году, когда появились «Антон Горемыка» Григоровича и начало «Записок охотника» Тургенева, но это простая случайность. Если и были тут литературные влияния, то гораздо более старого происхождения: Толстой очень увлекался Руссо, ненавистником цивилизации и проповедником возвращения к первобытной простоте.

Однако это лишь небольшая часть занятий. В своём дневнике Толстой ставит себе огромное количество целей и правил. Удаётся следовать лишь небольшому числу их. Среди удавшихся - серьёзные занятия английским языком, музыкой, юриспруденцией. Кроме того, ни в дневнике, ни в письмах не отразилось начало занятия Толстым педагогикой и благотворительностью - в 1849 впервые открывает школу для крестьянских детей. Основным преподавателем был Фока Демидыч, крепостной, но и сам Л.Н. часто проводил занятия^[8].

Мужики, однако, не всецело захватили Толстого: он скоро уехал в Петербург и весной 1848 г начал держать экзамен на кандидата прав. Два экзамена, из уголовного права и уголовного судопроизводства, он сдал благополучно, затем это ему надоело, и он уехал в деревню.

Позднее он наезжал в Москву, где часто поддавался унаследованной страсти к игре, немало расстраивая этим свои денежные дела. В этот период жизни Толстой особенно страстно интересовался музыкой (он недурно играл на рояле и очень любил классических композиторов). Преувеличенное по отношению к большинству людей описание того действия, которое производит «страстная» музыка, автор «Крейцеровой сонаты» почерпнул из ощущений, возбуждаемых миром звуков в его собственной душе.

Развитию любви Толстого к музыке содействовало и то, что во время поездки в Петербург в 1848 г он встретился в весьма мало подходящей обстановке танцкласса с даровитым, но сбившимся с пути немцем-музыкантом, которого впоследствии описал в «Альберте». Толстому пришла мысль спасти его: он увез его в Ясную Поляну и вместе с ним много играл. Много времени уходило также на кутежи, игру и охоту.

Так прошло после оставления университета 4 года, когда в Ясную Поляну приехал служивший на Кавказе брат Толстого, Николай, и стал его звать туда. Толстой долго не сдавался на зов брата, пока крупный проигрыш в Москве не помог решению. Чтобы расплатиться, надо было сократить свои расходы до минимума — и весной 1851 года Толстой торопливо уехал из Москвы на Кавказ, сначала без всякой определенной цели. Вскоре он решил поступить на военную службу, но явились препятствия в виде отсутствия нужных бумаг, которые трудно было добыть, и Толстой прожил около 5 месяцев в полном уединении в Пятигорске, в простой избе. Значительную часть времени он проводил на охоте, в обществе казака Епишки, фигурирующего в «Казаках» под именем Ерошки.

Осенью 1851 г. Толстой, сдав в Тифлисе экзамен, поступил юнкером в 4-ую батарею 20-й артиллерийской бригады, стоявшей в казацкой станице Старогладове, на берегу Терека, под Кизляром. С легким изменением подробностей она во всей своей полудикой оригинальности изображена в «Казаках». Те же «Казаки» дадут нам и картину внутренней жизни бежавшего из столичного омута Толстого, если мы подставим фамилию «Толстой» вместо фамилии Оленина. Настроения, которые переживал Толстой-Оленин, двойственного характера: тут и глубокая потребность стряхнуть с себя пыль и копоть цивилизации и жить на освежающем, ясном лоне природы, вне пустых условностей городского и в особенности великосветского быта, тут и желание залечить раны самолюбия, вынесенные из погони за успехом в этом «пустом» быту, тут и тяжкое сознание проступков против строгих требований истинной морали.

В глухой станице Толстой обрел лучшую часть самого себя: он стал писать и в 1852 году отослал в редакцию «Современника» первую часть автобиографической трилогии: «Детство».

Как всё в Толстом сильно и оригинально, так необычайно и первоклассно начало его литературной деятельности. По-видимому, «Детство» — в буквальном смысле первенец Толстого: по крайней мере, в числе многочисленных биографических фактов, собранных друзьями и почитателями его, нет никаких данных, указывающих на то, что Толстой раньше пытался написать что-нибудь в литературной форме. Нет никаких намеков на ранние литературные поползновения и в произведениях Толстого, представляющих историю всех его мыслей, поступков, вкусов и т. д. Сравнительно позднее начало увенчавшегося такою небывалой удачей поприща очень характерно для Толстого: он никогда не был профессиональным литератором, понимая профессиональность не в смысле профессии, дающей средства к жизни, а в менее узком смысле преобладания литературных интересов. Чисто литературные интересы всегда стояли у Толстого на втором плане: он писал, когда хотелось писать и вполне назревала потребность высказаться, а в обычное время он светский человек, офицер, помещик, педагог, мировой посредник, проповедник, учитель жизни и т. д. Он никогда не нуждался в обществе литераторов, никогда не принимал близко к сердцу интересы литературных партий, далеко не охотно беседует о литературе, всегда предпочитая разговоры о вопросах веры, морали, общественных отношений. Ни одно произведение его, говоря словами Тургенева, не «воняет литературою», то есть не вышло из книжных настроений, из литературной замкнутости.

Военная карьера

Получив рукопись «Детства», редактор «Современника» Некрасов сразу распознал её литературную ценность и написал автору любезное письмо, подействовавшее на него очень ободряющим образом. Он принимается за продолжение трилогии, а в голове его роятся планы «Утра помещика», «Набега», «Казаков». Напечатанное в «Современнике» 1852 г «Детство», подписанное скромными инициалами Л. Н. Т., имело чрезвычайный успех; автора сразу стали причислять к корифеям молодой литературной школы наряду с пользовавшимися уже тогда громкой литературною известностью Тургеневым, Гончаровым, Григоровичем, Островским. Критика — Аполлон Григорьев, Анненков, Дружинин, Чернышевский — оценила и глубину психологического анализа, и серьёзность авторских намерений, и яркую выпуклость реализма при всей правдивости ярко схваченных подробностей действительной жизни чуждого какой бы то ни было вульгарности.

Стела в память участника обороны Севастополя 1854—1855 гг. Л. Н. Толстого у четвёртого бастиона

На Кавказе скоро произведенный в офицеры Толстой оставался два года, участвуя во многих стычках и подвергаясь всем опасностями боевой кавказской жизни. Он имел права и притязания на Георгиевский крест, но не получил его, чем, видимо, был огорчен. Когда в конце 1853 г вспыхнула Крымская война, Толстой перевелся в Дунайскую армию, участвовал в сражении при Ольтенице и в осаде Силистрии, а с ноября 1854 г по конец августа 1855 г был в Севастополе.

Все ужасы, лишения и страдания, выпавшие на долю геройских его защитников, перенес и Толстой. Он долго жил на страшном 4-м бастионе, командовал батареей в сражении при Чёрной, был при адской бомбардировке во время штурма Малахова Кургана. Несмотря на все ужасы осады, к которым он скоро привык, как и все прочие эпически-храбрые севастопольцы, Толстой написал в это время боевой рассказ из кавказской жизни «Рубка леса» и первый из трех «Севастопольских рассказов» «Севастополь в декабре 1854 г.». Этот последний рассказ он отправил в «Современник». Тотчас же напечатанный, рассказ был с жадностью прочитан всею Россией и произвел потрясающее впечатление картиною ужасов, выпавших на долю защитников Севастополя. Рассказ был замечен императором Николаем; он велел беречь даровитого офицера, что, однако, было неисполнимо для Толстого, не хотевшего перейти в разряд ненавидимых им «штабных».

За оборону Севастополя Толстой был награждён орденом Св. Анны с надписью «За храбрость» и медалями «За защиту Севастополя» и «В память войны 1853—1856 гг.». Окруженный блеском известности и, пользуясь репутацией очень храброго офицера, Толстой имел все шансы на карьеру, но сам себе «испортил» её. Едва ли не единственный раз в жизни (если не считать сделанного для детей «Соединения разных вариантов былин в одну» в его педагогических сочинениях) он побаловался стихами: написал сатирическую песенку, на манер солдатских, по поводу несчастного дела 4 (16) августа 1855 года, когда генерал Реад, неправильно поняв приказание главнокомандующего, неблагоразумно атаковал Федюхинские высоты. Песенка (Как четвёртого числа, нас нелегкая несла гору забирать и т. д.), задевавшая целый ряд важных генералов, имела огромный успех и, конечно, повредила автору. Тотчас после штурма 27 августа (8 сентября) Толстой был послан курьером в Петербург, где написал «Севастополь в мае 1855 г.» и «Севастополь в августе 1855 г.».

«Севастопольские рассказы», окончательно укрепившие известность Толстого как одной из главных «надежд» нового литературного поколения, до известной степени являются первым эскизом того огромного полотна, которое 10—12 лет спустя Толстой с таким гениальным мастерством развернул в «Войне и мире». Первый в русской, да и едва ли не во всемирной литературе, Толстой занялся трезвым анализом боевой жизни, первый отнесся к ней без всякой экзальтации. Он низвел воинскую доблесть с пьедестала сплошного «геройства», но вместе с тем возвеличил её как никто. Он показал, что храбрец данного момента за минуту до того и минуту спустя такой же человек, как и все: хороший — если он всегда такой, мелочный, завистливый, нечестный — если он был таким, пока обстоятельства не потребовали от него геройства. Разрушая представление воинской доблести в стиле Марлинского, Толстой ярко выставил на вид величие геройства простого, ни во что не драпирующегося, но лезущего вперед, делающего только то, что надо: если надо — так прятаться, если надо — так умирать. Бесконечно полюбил за это Толстой под Севастополем простого солдата и в его лице весь вообще русский народ.

Путешествия по Европе

Шумной и веселой жизнью зажил Толстой в Петербурге, где его встретили с распростёртыми объятиями и в великосветских салонах, и в литературных кружках. Особенно близко сошёлся он с Тургеневым, с которым одно время жил на одной квартире. Тургенев ввёл Толстого в кружок «Современника» и других литературных корифеев: он стал в приятельских отношених с Некрасовым, Гончаровым, Панаевым, Григоровичем, Дружининым, Соллогубом.

«После севастопольских лишений столичная жизнь имела двойную прелесть для богатого, жизнерадостного, впечатлительного и общительного молодого человека. На попойки и карты, кутежи с цыганами у Толстого уходили целые дни и даже ночи» (Левенфельд).

Веселая жизнь не замедлила оставить горький осадок в душе Толстого тем более, что у него начался сильный разлад с близким ему кружком писателей. Он и тогда понимал, «что такое святость», и потому никак не хотел удовлетвориться, как некоторые его приятели, тем, что он «чудесный художник», не мог признать литературную деятельность чем-то особенно возвышенным, чем-то таким, что освобождает человека от необходимости стремиться к самоусовершенствованию и посвящать себя всецело благу ближнего. На этой почве возникали ожесточенные споры, осложнявшиеся тем, что всегда правдивый и потому часто резкий Толстой не стеснялся отмечать в своих приятелях черты неискренности и аффектации. В результате «люди ему опротивели и сам он себе опротивел» — и в начале 1857 года Толстой без всякого сожаления оставил Петербург и отправился за границу.

Неожиданное впечатление произвела на него Западная Европа — Германия, Франция, Англия, Швейцария, Италия, — где Толстой провел всего около полутора лет (в 1857 и 1860—61 гг.). В общем это впечатление было безусловно отрицательное. Косвенно оно выразилось в том, что нигде в своих сочинениях Толстой не обмолвился каким-нибудь добрым словом о тех или других сторонах заграничной жизни, нигде не поставил культурное превосходство Запада нам в пример. Прямо свое разочарование в европейской жизни он высказал в рассказе «Люцерн». Лежащий в основе европейского общества контраст между богатством и бедностью схвачен здесь Толстым с поражающей силой. Он сумел рассмотреть его сквозь великолепный внешний покров европейской культуры, потому что его никогда не покидала мысль об устройстве человеческой жизни на началах братства и справедливости.

За границей его интересовали только народное образование и учреждения, имеющие целью поднятие уровня рабочего населения. Вопросы народного образования он пристально изучал в Германии и теоретически, и практически, и путем бесед со специалистами. Из выдающихся людей Германии его больше всех заинтересовал Ауэрбах, как автор посвященных народному быту «Шварцвальдских рассказов» и издатель народных календарей. Гордый и замкнутый, никогда первый не искавший знакомства, для Ауэрбаха Толстой сделал исключение, сделал ему визит и постарался с ним сблизиться. Во время пребывания в Брюсселе Толстой познакомился с Прудоном и Лелевелем.

Глубоко серьёзному настроению Толстого во время второго путешествия по югу Франции содействовало ещё то, что на его руках умер от туберкулёза его любимый брат Николай. Смерть брата произвела на Толстого огромное впечатление.

Педагогические эксперименты

Вернулся Толстой в Россию тотчас по освобождении крестьян и стал мировым посредником. Сделано это было всего менее под влиянием демократических течений шестидесятых годов. В то время смотрели на народ как на младшего брата, которого надо поднять на себя; Толстой думал, наоборот, что народ бесконечно выше культурных классов и что господам надо заимствовать высоты духа у мужиков. Он деятельно занялся устройством школ в своей Ясной Поляне и во всем Крапивенском уезде.

Яснополянская школа принадлежит к числу самых оригинальных педагогических попыток, когда-либо сделанных. В эпоху безграничного преклонения перед новейшей немецкою педагогией Толстой решительно восстал против всякой регламентации и дисциплины в школе; единственный метод преподавания и воспитания, который он признавал, был тот, что никакого метода не надо. Всё в преподавании должно быть индивидуально — и учитель, и ученик, и их взаимные отношения. В яснополянской школе дети сидели, кто где хотел, кто сколько хотел и кто как хотел. Никакой определенной программы преподавания не было. Единственная задача учителя заключалась в том, чтобы заинтересовать класс. Занятия шли прекрасно. Их вел сам Толстой при помощи нескольких постоянных учителей и нескольких случайных, из ближайших знакомых и приезжих.

С 1862 года Толстой стал издавать педагогический журнал «Ясная Поляна», где главным сотрудником являлся опять-таки он сам. Сверх статей теоретических, Толстой написал также ряд рассказов, басен и переложений. Соединенные вместе, педагогические статьи Толстого составили целый том собрания его сочинений. Запрятанные в очень мало распространенный специальный журнал, они в свое время остались мало замеченными. На социологическую основу идей Толстого об образовании, на то, что Толстой в образованности, науке, искусстве и успехах техники видел только облегченные и усовершенствованные способы эксплуатации народа высшими классами, никто не обратил внимания. Мало того: из нападок Толстого на европейскую образованность и на излюбленное в то время понятие о «прогрессе» многие не на шутку вывели заключение, что Толстой — «консерватор».

Около 15 лет длилось это курьезное недоразумение, сближавшее с Толстым такого, например, органически противоположного ему писателя, как Н. Н. Страхов. Только в 1875 году Н. К. Михайловский в статье «Десница и шуйца графа Толстого», поражающей блеском анализа и предугадыванием дальнейшей деятельности Толстого, обрисовал духовный облик оригинальнейшего из русских писателей в настоящем свете. Малое внимание, которое было уделено педагогическим статьям Толстого, объясняется отчасти тем, что им вообще мало тогда занимались.

Аполлон Григорьев имел право назвать свою статью о Толстом («Время», 1862 г.) «Явления современной литературы, пропущенные нашей критикой». Чрезвычайно радушно встретив дебеты и кредиты Толстого и «Севастопольские сказки», признав в нём великую надежду русской литературы (Дружинин даже употребил по отношению к нему эпитет «гениальный»), критика затем лет на 10—12, до появления «Войны и мира», не то что перестает признавать его очень крупным писателем, а как-то охладевает к нему. В эпоху, когда интересы минуты и партии стояли на первом плане, не захватывал этот писатель, интересовавшийся только вечными вопросами.

А между тем, материал для критики Толстой давал и до появления «Войны и мира» первостепенный. В «Современнике» появилась «Метель» — настоящий художественный перл по способности заинтересовать читателя рассказом о том, как некто ездил в метель с одной почтовой станции на другую. Содержания, фабулы нет вовсе, но с удивительной яркостью изображены все мелочи действительности, и воспроизведено настроение действующих лиц. «Два гусара» дают чрезвычайно колоритную картинку былого и написаны с тою свободою отношения к сюжету, которая присуща только большим талантам. Легко было впасть в идеализацию прежнего гусарства при том обаянии, которое свойственно старшему Ильину, — но Толстой снабдил лихого гусара именно тем количеством теневых сторон, которые бывают в действительности и у обаятельных людей, — и эпический оттенок стёрт, осталась реальная правда. Эта же свобода отношения составляет главное достоинство рассказа «Утро помещика».

Чтобы оценить его вполне, надо вспомнить, что он напечатан в конце 1856 г («Отечественные записки», № 12). Мужики в то время появлялись в литературе только в виде сентиментальных «пейзан» Григоровича и славянофилов и крестьянских фигур Тургенева, стоящих несравненно выше в чисто художественном отношении, но несомненно приподнятых. В мужиках «Утра помещика» нет ни тени идеализации, так же как нет — и в этом именно и сказалась творческая свобода Толстого — и чего бы то ни было похожего на озлобление против мужиков за то, что они с такою малой признательностью отнеслись к добрым намерениям своего помещика. Вся задача автобиографической исповеди и состояла в том, чтобы показать беспочвенность Нехлюдовской попытки. Трагический характер барская затея принимает в относящемся к тому же периоду рассказе «Поликушка»; здесь погибает человек из-за того, что желающей быть доброй и справедливой барыне вздумалось уверовать в искренность раскаяния и она не то чтобы совсем погибшему, но не без основания пользующемуся дурной репутацией дворовому Поликушке поручает доставку крупной суммы. Поликушка теряет деньги и с отчаяния, что ему не поверят, будто он в самом деле потерял их, а не украл, вешается.

К числу повестей и очерков, написанных Толстым в конце 1850-х гг., относятся ещё упомянутый выше «Люцерн» и превосходные параллели: «Три смерти», где изнеженности барства и цепкой его привязанности к жизни противопоставлены простота и спокойствие, с которою умирают крестьяне. Параллели заканчиваются смертью дерева, описанною с тем пантеистическим проникновением в сущность мирового процесса, которое и здесь, и позже так великолепно удается Толстому. Это умение Толстого обобщать жизнь человека, животных и «неодушевленной природы» в одно понятие о жизни вообще получило свое высшее художественное выражение в «Истории лошади» («Холстомер»), напечатанной только в 1870-х годах, но написанной в 1860 г. Особенно потрясающее впечатление производит заключительная сцена: исполненная нежности и заботы о своих волчатах волчица рвёт куски мяса от брошенного живодерами тела некогда знаменитого, а потом зарезанного за старостью и негодностью скакуна Холстомера, пережевывает эти куски, затем выхаркивает их и таким образом кормит волчат. Здесь уже подготовлен радостный пантеизм Платона Каратаева (из «Войны и мира»), который так глубоко убежден, что жизнь есть круговорот, что смерть и несчастья одного сменяются полнотою жизни и радостью для другого и что в этом-то и состоит мировой порядок, от века неизменный.

Семья

В конце 1850-х Толстой познакомился с Софьей Андреевной Берс (1844—1919), дочерью московского доктора из остзейских немцев. Ему шёл уже четвёртый десяток, Софье Андреевне было всего 17 лет. Ему казалось, что разница эта очень велика, что увенчайся даже его любовь взаимностью, брак был бы несчастлив и рано или поздно молодая женщина полюбила бы другого, тоже молодого и не «отжившего» человека. Исходя из волновавшего его личного мотива, он пишет свой первый роман, «Семейное счастье», в котором сюжет развивается именно по этому пути.

В действительности роман Толстого разыгрался совершенно иначе. Три года вынесши в сердце своем страсть к Софье, Толстой осенью 1862 года женился на ней, и на долю его выпала самая большая полнота семейного счастия, какая только бывает на земле. В лице своей жены он нашёл не только вернейшего и преданнейшего друга, но и незаменимую помощницу во всех делах, практических и литературных. По семи раз она переписывала без конца им переделываемые, дополняемые и исправляемые произведения, причем своего рода стенограммы, то есть не окончательно договоренные мысли, не дописанные слова и обороты под её опытною в дешифрировании этого рода рукою часто получали ясное и определенное выражение. Для Толстого наступает самый светлый период его жизни — упоения личным счастьем, очень значительного благодаря практичности Софьи Андреевны, материального благосостояния, величайшего, легко дающегося напряжения литературного творчества и в связи с ним небывалой славы всероссийской, а затем и всемирной.

Портрет Татьяны Львовны Толстой. Художник И. Репин (1893)

Дети:

• Сергей (1863—1947)
• Татьяна (1864—1950). С 1899 замужем за Михаилом Сергеевичем Сухотиным. В 1917—1923 была хранителем музея-усадьбы. В 1925 с дочерью эмигрировала. Дочь Татьяна Михайловна Сухотина-Альбертини 1905—1996
• Илья (22.05.1866—11.12.1933)
• Лев (1869—1945)
• Мария (1871—1906) Похоронена в с. Кочеты Крапивенского уезда. С 1897 замужем за Николаем Леонидовичем Оболенским (1872—1934)
• Пётр (1872—1873)
• Николай (1874—1875)
• Варвара (1875—1875)
• Андрей (1877—1916)
• Михаил (1879—1944)
• Алексей (1881—1886)
• Александра (1884—1979)
• Иван (1888—1895)

Однако отношения Толстого с женой не были безоблачными. Между ними часто возникали ссоры, в том числе в связи с образом жизни, который Толстой избрал для себя.

Расцвет творчества

В течение первых 10—12 лет после женитьбы он создает «Войну и мир» и «Анну Каренину». На рубеже этой второй эпохи литературной жизни Толстого стоят задуманные ещё в 1852 и законченные в 1861—62 гг. «Казаки», первое из произведений, в которых великий талант Толстого дошёл до размеров гения. Впервые во всемирной литературе с такою яркостью и определенностью была показана разница между изломанностью культурного человека, отсутствием в нём сильных, ясных настроений — и непосредственностью людей, близких к природе.

Толстой показал, что вовсе не в том особенность людей, близких к природе, что они хороши или дурны. Нельзя назвать хорошими героев произведений Толстого лихого конокрада Лукашку, своего рода распутную девку Марьянку, пропойцу Ерошку. Но нельзя их назвать и дурными, потому что у них нет сознания зла; Ерошка прямо убежден, что «ни в чём греха нет». Казаки Толстого — просто живые люди, у которых ни одно душевное движение не затуманено рефлексией. «Казаки» не были своевременно оценены. Слишком тогда все гордились «прогрессом» и успехом цивилизации, чтобы заинтересоваться тем, как представитель культуры спасовал пред силою непосредственных душевных движений каких-то полудикарей.

«Война и мир»

Небывалый успех выпал на долю «Войны и мира». Отрывок из романа под названием «1805 г.» появился в «Русском вестнике» 1865 г.; в 1868 г вышли три его части, за которыми вскоре последовали остальные две ^[9].

Признанная критикою всего мира величайшим эпическим произведением новой европейской литературы, «Война и мир» поражает уже с чисто технической точки зрения размерами своего беллетристического полотна. Только в живописи можно найти некоторую параллель в огромных картинах Паоло Веронезе в венецианском Дворце дожей, где тоже сотни лиц выписаны с удивительною отчетливостью и индивидуальным выражением. В романе Толстого представлены все классы общества, от императоров и королей до последнего солдата, все возрасты, все темпераменты и на пространстве целого царствования Александра I.

«Анна Каренина»

Бесконечно радостного упоения блаженством бытия уже нет в «Анне Карениной», относящейся к 1873—76 гг. Есть ещё много отрадного переживания в почти автобиографическом романе Лёвина и Кити, но уже столько горечи в изображении семейной жизни Долли, в несчастном завершении любви Анны Карениной и Вронского, столько тревоги в душевной жизни Лёвина, что в общем этот роман является уже переходом к третьему периоду литературной деятельности Толстого.

«Анну Каренину» постигла весьма странная участь: все отдавали полную дань удивления и восхищения техническому мастерству, с которым она написана, но никто не понял сокровенного смысла романа. Отчасти потому, что роман печатался в реакционном журнале, мелкие интересы, выведенные в первых главах, были поняты многими как авторские идеалы, — и в эту ошибку впал даже такой близко знавший Толстого человек и великий почитатель его, как Тургенев. На тревогу Лёвина смотрели просто как на блажь. В действительности душевное беспокойство, омрачавшее счастие Лёвина, было началом того великого кризиса в духовной жизни Толстого, который назревал в нём с самого раннего детства, принял вполне определенные очертания в психологии Нехлюдова и Оленина и только на время был усыплен полосою безоблачного семейного и всякого иного счастия.

«Если бы, — говорит он в своей „Исповеди“ об этом времени, — пришла волшебница и предложила мне исполнить мои желания, я бы не знал, что сказать».

Ужас заключался в том, что, будучи в цвете сил и здоровья, он утратил всякую охоту наслаждаться достигнутым благополучием; ему стало «нечем жить», потому что он не мог себе уяснить цель и смысл жизни.

В январе 1871 года Толстой отправил А. А. Фету письмо: «Как я счастлив… что писать дребедени многословной вроде „Войны“ я больше никогда не стану» ^[10]

6 декабря 1908 года Толстой записал в дневнике: «Люди любят меня за те пустяки — „Война и мир“ и т. п., которые им кажутся очень важными» ^[11]

Летом 1909 года один из посетителей Ясной Поляны выражал свой восторг и благодарность за создание «Войны и мира» и «Анны Карениной». Толстой ответил: «Это всё равно, что к Эдисону кто-нибудь пришёл и сказал бы: „Я очень уважаю вас за то, что вы хорошо танцуете мазурку“. Я приписываю значение совсем другим своим книгам (религиозным!)».

В сфере материальных интересов он стал говорить себе: «Ну, хорошо, у тебя будет 6000 десятин в Самарской губернии — 300 голов лошадей, а потом?»; в сфере литературной: «Ну, хорошо, ты будешь славнее Гоголя, Пушкина, Шекспира, Мольера, всех писателей в мире, — ну и что ж!». Начиная думать о воспитании детей, он спрашивал себя: «зачем?»; рассуждая «о том, как народ может достигнуть благосостояния», он «вдруг говорил себе: а мне что за дело?» В общем, он «почувствовал, что то, на чём он стоял, подломилось, что того, чем он жил, уже нет». Естественным результатом была мысль о самоубийстве.

«Я, счастливый человек, прятал от себя шнурок, чтобы не повеситься на перекладине между шкапами в своей комнате, где я каждый день бывал один, раздеваясь, и перестал ходить с ружьем на охоту, чтобы не соблазниться слишком легким способом избавления себя от жизни. Я сам не знал, чего я хочу: я боялся жизни, стремился прочь от неё и, между тем, чего-то ещё надеялся от неё».

Религиозные поиски

Портрет Льва Толстого работы Ильи Репина, 1887

Чтобы найти ответ на измучившие его вопросы и сомнения, Толстой прежде всего взялся за исследование богословия и написал и издал в 1891 году в Женеве "Исследование догматического богословия", в котором подверг критике Православно-догматическое богословие в пяти томах Макарий (Булгаков). Он стал вести беседы со священниками и монахами, ходил к старцам в Оптину Пустынь, читал богословские трактаты, изучал древнегреческий и древнееврейский языки (в изучении последнего ему помогал московский раввин Шломо Минор), чтобы в подлиннике познать первоисточники христианского учения. Вместе с тем он присматривался к раскольникам, сблизился с вдумчивым крестьянином-сектантом Сютаевым, беседовал с молоканами, штундистами. С той же лихорадочностью искал он смысла жизни в изучении философии и в знакомстве с результатами точных наук. Он делал ряд попыток все большего и большего опрощения, стремясь жить жизнью, близкой к природе и земледельческому быту.

Постепенно отказывается он от прихотей и удобств богатой жизни, много занимается физическим трудом, одевается в простейшую одежду, становится вегетарианцем, отдаёт семье всё свое крупное состояние, отказывается от прав литературной собственности. На этой почве беспримесно чистого порыва и стремления к нравственному усовершенствованию создается третий период литературной деятельности Толстого, отличительною чертой которого является отрицание всех установившихся форм государственной, общественной и религиозной жизни. Значительная часть взглядов Толстого не могла получить открытого выражения в России и в полном виде изложена только в заграничных изданиях его религиозно-социальных трактатов.

Сколько-нибудь единодушного отношения не установилось даже по отношению к беллетристическим произведениям Толстого, написанным в этот период. Так, в длинном ряде небольших повестей и легенд, предназначенных преимущественно для народного чтения («Чем люди живы» и др.), Толстой, по мнению своих безусловных поклонников, достиг вершины художественной силы — того стихийного мастерства, которое дается только народным сказаниям, потому что в них воплощается творчество целого народа. Наоборот, по мнению людей, негодующих на Толстого за то, что он из художника превратился в проповедника, эти написанные с определенною целью художественные поучения грубо-тенденциозны. Высокая и страшная правда «Смерти Ивана Ильича», по мнению поклонников, ставящая это произведение наряду с главными произведениями гения Толстого, по мнению других, преднамеренно жестка, преднамеренно резко подчеркивает бездушие высших слоев общества, чтобы показать нравственное превосходство простого «кухонного мужика» Герасима. Взрыв самых противоположных чувств, вызванный анализом супружеских отношений и косвенным требованием воздержания от брачной жизни, в «Крейцеровой сонате» заставил забыть об удивительной яркости и страстности, с которою написана эта повесть. Народная драма «Власть тьмы», по мнению поклонников Толстого, есть великое проявление его художественной силы: в тесные рамки этнографического воспроизведения русского крестьянского быта Толстой сумел вместить столько общечеловеческих черт, что драма с колоссальным успехом обошла все сцены мира. Но другим достаточно одного Акима с его бесспорно односторонними и тенденциозными осуждениями городской жизни, чтобы и все произведение объявить безмерно тенденциозным.

Наконец, по отношению к последнему крупному произведению Толстого — роману «Воскресение» — поклонники не находят достаточно слов, чтобы восхищаться совершенно юношескою свежестью чувства и страстности, проявленною 70-летним автором, беспощадностью в изображении судебного и великосветского быта, полною оригинальностью первого в русской литературе воспроизведения мира политических преступников. Противники Толстого подчеркивают бледность главного героя — Нехлюдова, резкость в отношении развращённости высших классов и «казённой церкви» (в ответ на что Синод издал т. н. «Определение Синода о Толстом», открыв сопутствующий общественно-публицистический конфликт).

В общем, противники последнего фазиса литературно-проповеднической деятельности Толстого находят, что художественная сила его безусловно пострадала от преобладания теоретических интересов и что творчество теперь для того только и нужно Толстому, чтобы в общедоступной форме вести пропаганду его общественно-религиозных взглядов. В его эстетическом трактате («Об искусстве») можно найти достаточно материала, чтобы объявить Толстого врагом искусства: помимо того, что Толстой здесь частью совершенно отрицает, частью значительно умаляет художественное значение Данте, Рафаэля, Гёте, Шекспира (на представлении «Гамлета» он испытывал «особенное страдание» за это «фальшивое подобие произведений искусства»), Бетховена и др., он прямо приходит к тому выводу, что «чем больше мы отдаемся красоте, тем больше мы отдаляемся от добра».

Отлучение от церкви

Основная статья: Определение Синода о Толстом

В 1901 году было опубликовано Определение Святейшего Синода «с посланием верным чадам Православной Греко-Российской Церкви о графе Льве Толстом».

В своих сочинениях и письмах, во множестве рассеиваемых им и его учениками по всему свету, в особенности же в пределах дорогого Отечества нашего, он[Толстой] проповедует с ревностью фанатика ниспровержение всех догматов Православной Церкви и самой сущности веры христианской: отвергает личного Живого Бога, во Святой Троице славимого, Создателя и Промыслителя вселенной, отрицает Господа Иисуса Христа-Богочеловека, Искупителя и Спасителя мира, пострадавшего нас ради, человеков, и нашего ради спасения и воскресшего из мертвых, отрицает бессеменное зачатие по человечеству Христа Господа и девство до рождества и по рождестве Пречистой Богородицы, Приснодевы Марии, не признает загробной жизни и мздовоздаяния, отвергает все таинства Церкви и благодатное в них действие Святого Духа и, ругаясь над самыми священными предметами веры православного народа, не содрогнулся подвергнуть глумлению величайшее из Таинств — святую Евхаристию. (…) Посему, свидетельствуя об отпадении его от Церкви, вместе и молимся, да подаст ему Господь покаяние в разум истины (2 Тим.:25). Молимтися, милосердый Господи, не хотяй смерти грешных, услыши и помилуй и обрати его ко святой Твоей Церкви. Аминь^[12].

В ответ на возмущенное письмо супруги Льва Николаевича Софьи Андреевны Толстой, написанное ею по поводу публикации определения Синода в газетах, Санкт-Петербургский митрополит Антоний (Вадковский) писал: «Милостивая государыня графиня София Андреевна! Не то жестоко, что сделал Синод, объявив об отпадении от Церкви Вашего мужа, а жестоко то, что сам он с собой сделал, отрекшись от веры в Иисуса Христа, Сына Бога Живого, Искупителя и Спасителя нашего. На это-то отречение и следовало давно излиться Вашему горестному негодованию. И не от клочка, конечно, печатной бумаги гибнет муж Ваш, а от того, что отвратился от Источника жизни вечной»^[13].

Получил широкую известность опубликованный в газетах ответ Толстого.

…То, что я отрекся от Церкви называющей себя Православной, это совершенно справедливо. Но отрекся я от неё не потому, что я восстал на Господа, а напротив, только потому, что всеми силами души желал служить ему. Прежде чем отречься от Церкви и единения с народом, которое мне было невыразимо дорого, я, по некоторым признакам усомнившись в правоте Церкви, посвятил несколько лет на то, чтобы исследовать теоретически и практически учение Церкви: теоретически — я перечитал все, что мог, об учении Церкви, изучил и критически разобрал догматическое богословие; практически же — строго следовал, в продолжение более года, всем предписаниям Церкви, соблюдая все посты и посещая все церковные службы. И я убедился, что учение Церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же — собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающее совершенно весь смысл христианского учения.

…То, что я отвергаю непонятную Троицу и не имеющую никакого смысла в наше время басню о падении первого человека, кощунственную историю о Боге, родившемся от Девы, искупляющем род человеческий, то это совершенно справедливо. Бога же — Духа, Бога — любовь, единого Бога — начало всего, не только не отвергаю, но ничего не признаю действительно существующим, кроме Бога, и весь смысл жизни вижу только в исполнении воли Бога, выраженной в христианском учении.

…Ещё сказано: «Не признает загробной жизни и мздовоздаяния». Если разуметь жизнь загробную в смысле второго пришествия, ада с вечными мучениями, дьяволами, и рая — постоянного блаженства, то совершенно справедливо, что я не признаю такой загробной жизни; но жизнь вечную и возмездие здесь и везде, теперь и всегда, признаю до такой степени, что, стоя по своим годам на краю гроба, часто должен делать усилия, чтобы не желать плотской смерти, то есть рождения к новой жизни, и верю, что всякий добрый поступок увеличивает истинное благо моей вечной жизни, а всякий злой поступок уменьшает его.

…Сказано также, что я отвергаю все таинства. Это совершенно справедливо. Все таинства я считаю низменным, грубым, несоответствующим понятию о Боге и христианскому учению колдовством и, кроме того, нарушением самых прямых указаний Евангелия…

В крещении младенцев вижу явное извращение всего того смысла, который могло иметь крещение для взрослых, сознательно принимающих христианство; в совершении таинства брака над людьми, заведомо соединявшимися прежде, и в допущении разводов и в освящении браков разведенных вижу прямое нарушение и смысла, и буквы евангельского учения. В периодическом прощении грехов на исповеди вижу вредный обман, только поощряющий безнравственность и уничтожающий опасение перед согрешением. В елеосвящении так же, как и в миропомазании, вижу приемы грубого колдовства, как и в почитании икон и мощей, как и во всех тех обрядах, молитвах, заклинаниях, которыми наполнен требник. В причащении вижу обоготворение плоти и извращение христианского учения. В священстве, кроме явного приготовления к обману, вижу прямое нарушение слов Христа, прямо запрещающего кого бы то ни было называть учителями, отцами, наставниками (Мф. XXIII, 8-10). Сказано, наконец, как последняя и высшая степень моей виновности, что я, «ругаясь над самыми священными предметами веры, не содрогнулся подвергнуть глумлению священнейшее из таинств — Евхаристию».

То, что я не содрогнулся описать просто и объективно то, что священник делает для приготовлений этого, так называемого, таинства, то это совершенно справедливо; но то, что это, так называемое, таинство есть нечто священное и что описать его просто, как оно делается, есть кощунство, — это совершенно несправедливо. Кощунство не в том, чтобы назвать перегородку-перегородкой, а не иконостасом, и чашку — чашкой, а не потиром и т. п., а ужаснейшее, не перестающее, возмутительное кощунство — в том, что люди, пользуясь всеми возможными средствами обмана и гипнотизации, — уверяют детей и простодушный народ, что если нарезать известным способом и при произнесении известных слов кусочки хлеба и положить их в вино, то в кусочки эти входит Бог; и что тот, во имя кого живого вынется кусочек, тот будет здоров; во имя же кого умершего вынется такой кусочек, то тому на том свете будет лучше; и что тот, кто съел этот кусочек, в того войдет Сам Бог.

Ведь это ужасно!...^[14]

Теме отлучения Льва Толстого от церкви посвящен известный рассказ Куприна «Анафема».

В 2001 году правнук Л. Н. Толстого Владимир Толстой, управляющий музеем-усадьбой писателя в Ясной Поляне, направил письмо к Патриарху Московскому и всея Руси Алексию II с просьбой пересмотреть решение об отлучении от церкви великого русского писателя. Патриарх заявил, что это невозможно.^[15][16]

См. также: Борьба с инакомыслием в истории Русской православной церкви

Философия

Лев Толстой явился родоначальником движения толстовства, одним из основополагающих тезисов которого является Евангельское «непротивление злу силою»^[17].

Эта позиция непротивленчества зафиксирована, согласно Толстому, в многочисленных местах Евангелия и есть стержень учения Христа, как, впрочем, и буддизма.

Сущность христианства, согласно Толстому, можно выразить в простом правиле: «Будь добрым и не противодействуй злу силою»^[18]. «Будь добрым» — это положительное, деятельное содержание нравственности, которое включает в себя все заповеди Нового Завета — возлюби Бога, возлюби ближнего своего как самого себя и т. д. — все деятельное содержание учения Христа. Но если на добро мы отвечаем добром — мы не делаем ничего особенного, «не так ли поступают и язычники?» В этом случае мы находимся в рамках циклических, замкнутых отношений ответного дара: «ты — мне, я — тебе», в которых нет моральности, поскольку мы как бы «платим» за добро, содеянное нам. Другое дело, если мы на зло отвечаем добром. В этом и проявляется высшая нравственность, поскольку мы на себе останавливаем цепочку зла. Ведь зло существует (распространяется) в причинных цепочках зла как ответ на зло злом, а добро, наоборот, — в причинных цепочках добра как ответ на добро добром. Поэтому отвечать злом на зло, насилием на насилие означает давать злу распространяться через нас. Невозможно признать ответное на зло силовое действие остающимся в лоне добра. Поэтому единственный ответ на зло, осуществляемое против нас, может быть только слово, только жест, обращенный к совести, но не противодействие силой! В этом состоит отрицательное, «недеятельное» содержание нравственности. Таким образом, общее правило нравственности можно переформулировать следующим образом: творить новые цепочки добра (положительная, деятельная часть нравственности) и останавливать на себе распространение цепочек зла («не противиться злу силою» — отрицательная, недеятельная часть нравственности). Это означает, отдаривать мир добром сверхмеры — не только за все доброе, содеянное нам (что естественно), но и за все злое. Таким путем, мы не замыкаем добро в дискретных актах взаимного обмена, но делаем добро нашей судьбой — останавливая на себе распространение бесконечных цепочек зла и порождая бесконечные цепочки добра.

Радикальность такой «недейственной» по отношению к злу позиции оправдывается абсолютной верой в Бога, в его провиденциальность, мудрость и справедливость. Только Бог вправе судить Других, останавливать их действие силою. «Мне отмщение и аз воздам за зло» — такой эпиграф ставит Толстой в начале «Анны Карениной». Для христианина доступно единственное средство против зла — проповедь, обращение к совести. В этом также проявляется истинная вера, ведь если мы рискуем своей жизнью ради пробуждения совести в злой воле, значит мы на деле верим в Бога, полагаемся на его Волю и верим в то, что человек как создание Божье от природы добр, что он может обратиться. И, наконец, в чём ином можно усмотреть осуждение этого мира, как не в том, чтобы не участвовать в нём злым действием. Так, монахи «умирают» для этого мира, что по сути должно означать, что их действие в нём сведено к минимуму, а вся жизнь оказывается в духе — в слове Божьем. И, конечно, не может быть справедливых войн, справедливого смертного приговора и т. д. Вдумайтесь в заветы — «не суди», «просящему у тебя дай и от хотящего занять у тебя не отвращайся», «и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду», «любите врагов ваших, благославляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас», «не протився злому, но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую», «кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два» и т. д. Ведь везде проповедано полное подчинение злой воле, но с условием обращения к ней в слове, в поучении.

В качестве аргумента в пользу позиции Толстого, можно обратить внимание на радикальное отличие Нового Завета от Ветхого, состоящее в том, что на место противодействия злу делом (насилием) «око за око, зуб за зуб», выступает противление злу только словом, не силой. Учение, которое основывается на непротивлении злу силой нарушает естественную симметрию природы, проявляющуюся в связанности действия и противодействия, акции и реакции — и впервые порождает сферу нравственности по ту сторону всякого утилитаризма и взаимной выгоды как бесконечную активность добра.

Здесь следует указать, что зло, о котором идет речь, следует отличать от простого вреда. Зло — это намеренность некоторой воли против другой воли, а вред — это случайное стечение обстоятельств места и времени. Так, стихийные бедствия, случайные неудачи, потери и т. д. есть вред, против которого мы можем и должны активно действовать. Но другое дело злонамеренная воля — против неё и возникает принцип «непротивления злу силою».

Против позиции непротивления выступил Ильин И. А. в своей работе «О сопротивлении злу силою». Вокруг этой темы в русской эмигрантской среде в 1925 году разгорелись до сих пор не утихающие споры^[19], в которых принимали участие многие русские философы того времени.

Вам, молодым людям, людям 20 столетия, людям будущего, если вы точно хотите исполнить свое высшее человеческое назначение, надо прежде всего освободиться, во-первых, от суеверия о том, что вы знаете, в какую форму должно сложиться человеческое общество будущего, во-вторых, от суеверия патриотизма, чешского или славянского, в-третьих, от суеверия науки, то есть слепого доверия всему тому, что вам передают под фирмой научной истины, в том числе и разные экономические и социалистические теории, в-четвёртых, от главного суеверия, источника всех зол нашего времени, о том, что религия отжила свое время, а есть дело прошлого. Освободившись же от этих суеверий, вам надо прежде всего постараться изучить все то, что в области определения истинных основ, религиозных основ жизни сделано всеми величайшими мыслителями мира, и, усвоив разумное, религиозное мировоззрение, исполнять его требования не для того, чтобы достигнуть вами или кем бы то ни было определенной цели, а для того, чтобы исполнить свое назначение человека, несомненно ведущее к неведомой нам, но несомненной благой цели^[20].

Московская перепись 1882 года. Л. Н. Толстой — участник переписи

Перепись 1882 года в Москве знаменита тем, что в ней принимал участие великий писатель граф Л. Н. Толстой. Лев Николаевич писал: «Я предлагал воспользоваться переписью для того, чтобы узнать нищету в Москве и помочь ей делом и деньгами, и сделать так, чтобы бедных не было в Москве».

Толстой считал, что для общества интерес и значение переписи в том, что она дает ему зеркало, в которое хочешь, не хочешь, посмотрится все общество и каждый из нас. Он выбрал себе один из самых сложных и трудных участков, Проточный переулок, где находилась ночлежка, среди московской голытьбы это мрачное двухэтажное здание носило название «Ржанова крепость». Получив распоряжение Думы, Толстой за несколько дней до переписи начал обходить участок по плану, который ему дали. Действительно, грязная ночлежка, заполненная опустившимися на самое дно нищими, отчаявшимися людьми, послужила для Толстого зеркалом, отразившим страшную бедность народа. Под свежим впечатлением от увиденного, Л. Н. Толстой написал свою знаменитую статью «О переписи в Москве». В этой статье он пишет:

Цель переписи — научная. Перепись есть социологическое исследование. Цель же науки социологии — счастье людей". Наука эта и её приемы резко отличаются от других наук. Особенность в том, что социологическое исследование не производится путем работы ученых по своим кабинетам, обсерваториям и лабораториям, а производится двумя тысячами людей из общества. Другая особенность, что исследования других наук производятся не над живыми людьми, а здесь над живыми людьми. Третья особенность та, что цель других наук есть только знание, а здесь благо людей. Туманные пятна можно исследовать одному, а для исследования Москвы нужно 2000 людей. Цель исследования туманных пятен только та, чтобы узнать все про туманные пятна, цель исследования жителей та, чтобы вывести законы социологии и на основе этих законов учредить лучше жизнь людей. Туманным пятнам все равно исследуют их или нет, они ждали и ещё долго готовы ждать, но жителям Москвы не все равно, особенно тем несчастным, которые составляют самый интересный предмет науки социологии. Счетчик приходит в ночлежный дом, в подвал, находит умирающего от бескормицы человека и учтиво спрашивает: звание, имя, отчество, род занятий; и после небольшого колебания о том, внести ли его в список как живого, записывает и проходит дальше.

Несмотря на декларированные Толстым благие цели переписи, население с подозрением относилось к этому мероприятию. По этому поводу Толстой пишет: «Когда нам объяснили, что народ уже узнал об обходе квартир и уходит, мы попросили хозяина запереть ворота, а сами ходили на двор уговаривать уходивших людей». Лев Николаевич надеялся вызвать в богатых сочувствие к городской нищете, собрать деньги, набрать людей, желающих содействовать этому делу и вместе с переписью пройти все притоны бедности. Кроме выполнения обязанностей переписчика, писатель хотел войти в общение с несчастными, узнать подробности их нужды и помочь им деньгами и работой, высылкой из Москвы, помещением детей в школы, стариков и старух в приюты и богадельни.

По результатам переписи численность населения Москвы в 1882 году составила 753,5 тысяч человек и только 26 % родились в Москве, а остальные «пришлые». Из числа московских жилых квартир 57 % выходило на улицу, 43 % во двор. Из переписи 1882 года можно узнать, что в 63 % главой хозяйства является брачная пара, в 23 % — жена и только в 14 % — муж. Переписью было отмечено 529 семей, имеющих 8 и более детей. Прислуга имеется у 39 % и чаще всего это женщины.

Последние годы жизни Льва Толстого

Могила Льва Толстого

Мучаясь своей принадлежностью к высшему обществу, возможностью жить лучше, чем рядом находившиеся крестьяне, Толстой в октябре 1910 года, выполняя своё решение прожить последние годы соответственно своим взглядам, тайно покинул Ясную Поляну, отрекшись от «круга богатых и учёных». Своё последнее путешествие он начал на станции Козлова Засека. По дороге он заболел воспалением лёгких и вынужден был сделать остановку на маленькой станции Астапово (ныне Лев Толстой, Липецкая область), где 7(20) ноября и умер.

10(23) ноября 1910 года писателя похоронили в Ясной Поляне, на краю оврага в лесу, где в детстве он вместе с братом искал «зелёную палочку», хранившую «секрет», как сделать всех людей счастливыми.

Музеи

Основная литературная экспозиция, рассказывающая о жизни и творчестве Л. Н. Толстого, располагается на Пречистенке 11, в Государственном музее Л. Н. Толстого, в доме (бывшем Лопухиных-Станицкой), построенном в 1817 году по проекту знаменитого архитектора А. Г. Григорьева. Музей на станции Лев Толстой (бывшая станция Астапово), наряду с мемориальным музеем-усадьбой Л. Н. Толстого «Хамовники» (улица Льва Толстого 21), литературным музеем на Пречистенке, выставочным залом на Пятницкой, является составной частью Государственного музея Л. Н. Толстого, в фондах которого храняться рукописи писателя, а также сотни тысяч других редких экспонатов. Один из самых популярных музеев, посвященным жизни и творчеству Толстого — музей-усадьба «Ясная Поляна».

Критика Толстого

• В. И. Ленин в работе «Лев Толстой как зеркало русской революции»^[21] и других критиковал Л. Толстого как религиозного идеолога крестьянства, признавая за ним художественный талант.
• В. Маяковский, Д. Бурлюк, В. Хлебников, А. Крученых, призывали «бросить Толстого Л. Н. и др. с парохода современности» в манифесте футуристов 1912 г «Пощёчина общественному вкусу»^[22]
• Джордж Оруэлл защищал от критики Толстого У. Шекспира^[23]

Библиография

• Детство — повесть, 1852
• Отрочество — повесть, 1854
• Севастопольские рассказы — 1855

• «Севастополь в декабре месяце»
• «Севастополь в мае»
• «Севастополь в августе 1855 года»

• Метель — рассказ, 1856
• Два гусара — повесть, 1856
• Юность— повесть, 1857
• Альберт — повесть, 1858
• Семейное счастье — роман, 1859
• Поликушка — повесть, 1863
• Казаки — повесть, 1863
• Война и мир — роман в 4-х томах, 1867—1869
• Кавказский пленник — рассказ, 1872
• Анна Каренина — роман, 1878
• Исповедь, 1882
• Холстомер — повесть, 1886
• Смерть Ивана Ильича — повесть, 1886
• Дьявол — повесть, 1889
• Крейцерова соната — повесть, 1890
• Отец Сергий — повесть, 1890
• Царство Божие внутри вас — трактат, 1890—1893
• Хаджи-Мурат — повесть, 1896
• Воскресение — роман, 1899

Мировое признание

Деятели науки, культуры, политические деятели о Л. Н. Толстом

Лицо его — лицо человечества. Если бы обитатели иных миров спросили наш мир: кто ты? — человечество могло бы ответить, указав на Толстого: вот я.^[24]

— Дмитрий Мережковский

Больше всего меня поразило в Толстом то, что он подкреплял свою проповедь делами и шел на любые жертвы ради истины <...> Он был самый честный человек своего времени. Вся его жизнь — постоянный поиск, непрерывное стремление найти правду и воплотить ее в жизнь. Толстой никогда не пытался скрыть правду, приукрасить ее; не страшась ни духовной, ни светской власти, он показал миру вселенскую правду, безоговорочную и бескомпромиссную.^[25]

— Махатма Ганди

Толстой — величайший и единственный гений современной Европы, высочайшая гордость России, человек, одно имя которого — благоухание, писатель великой чистоты и святыни.^[24]

— Александр Блок

Мир, возможно, не знал другого художника, в ком вечно эпическое, гомеровское начало было бы так же сильно, как у Толстого. В творениях его живет стихия эпоса, ее величавое однообразие и ритм, подобный мерному дыханию моря, ее терпкая, могучая свежесть, ее обжигающая пряность, несокрушимое здоровье, несокрушимый реализм.^[24]

— Томас Манн

Священная мысль о прекрасной стране жила в сердце Толстого, когда он шел за сохою, как истинный Микула Селянинович древнерусского эпоса, и когда он, подобно Беме, тачал сапоги, вообще искал случая прикоснуться ко всем фазам труда. Без устали разбрасывал этот сеятель жизненные зерна, и они крепко легли в сознание русского народа. Бесчисленны дома имени Толстого, толстовские музеи, библиотеки и читальни его имени. И разве можно было вообразить лучшее завершение труда Толстого, как его уход в пустыню и кончину на маленьком полустанке железной дороги? Удивительный конец великого путника! Это было настолько несказанно, что вся Россия в первую минуту даже не поверила. Помню, как Елена Ивановна первая принесла эту весть, повторяя: «Не верится, не верится! Точно бы ушло что-то от самой России. Точно бы отграничилась жизнь.^[26]

— Николай Рерих

Экранизации

• «Воскресение» (англ. Resurrection, 1909, Великобритания). 12-минутный немой кинофильм по одноимённому роману (экранизирован ещё при жизни писателя).
• «Анна Каренина» (1914, Россия). Немой кинофильм. Реж. — В. Гардин
• «Война и мир» (1915, Россия). Немой кинофильм. Реж. — Я. Протазанов, В. Гардин
• «Наташа Ростова» (1915, Россия). Немой кинофильм. Продюсер — А.Ханжонков. В ролях — В. Полонский, И.Мозжухин
• «Отец Сергий» (1918, РСФСР). Немой кинофильм фильм Якова Протазанова, в главной роли Иван Мозжухин
• «Love» (1927, США. По роману «Анна Каренина»). Немой кинофильм. В роли Анны — Грета Гарбо
• «Анна Каренина» (Anna Karenina, 1935, США). Звуковой фильм. В роли Анны — Грета Гарбо
• «Живой труп» (1929, СССР). В ролях — В. Пудовкин
• «Анна Каренина» (Anna Karenina, 1948, Великобритания). В роли Анны — Вивьен Ли
• «Война и мир» (War & Peace, 1956, США, Италия). В роли Наташи Ростовой — Одри Хепбёрн
• «Agi Murad il diavolo bianco» (1959, Италия, Югославия). В роли Хаджи Мурата — Стив Ривз
• «Тоже люди» (1959, СССР, по фрагменту «Войны и мира»). Реж. Г. Данелия, в ролях — В. Санаев, Л. Дуров
• «Воскресение» (1960, СССР). Реж. — М. Швейцер
• «Анна Каренина» (Anna Karenina, 1961, США). В роли Вронского — Шон Коннери
• «Казаки» (1961, СССР). Реж. — В. Пронин
• «Анна Каренина» (1967, СССР). В роли Анны — Татьяна Самойлова
• «Война и мир» (1968, СССР). Реж. — С. Бондарчук
• «Живой труп» (1968, СССР). В гл. роли — А. Баталов
• «Война и мир» (War & Peace, 1972, Великобритания). Сериал. В роли Пьера — Энтони Хопкинс
• «Отец Сергий» (1978, СССР). Художественный фильм Игоря Таланкина, в главной роли Сергей Бондарчук
• «Кавказская повесть» (1978, СССР, по повести «Казаки»). В гл. роли — В. Конкин
• «Деньги» (1983, Франция-Швейцария, по рассказу «Фальшивый купон»). Реж. — Робер Брессон
• «Два гусара» (1984, СССР). Реж. — Вячеслав Криштофович
• «Анна Каренина» (Anna Karenina, 1985, США). В роли Анны — Жаклин Биссет
• «Простая смерть» (1985, СССР, по повести «Смерть Ивана Ильича»). Реж. — А. Кайдановский
• «Крейцерова соната» (1987, СССР). В ролях — Олег Янковский
• «За что?» (Za co?, 1996, Польша / Россия). Реж. — Ежи Кавалерович
• «Анна Каренина» (Anna Karenina, 1997, США). В роли Анны — Софи Марсо, Вронский — Шон Бин
• «Анна Каренина» (2007, Россия). В роли Анны — Татьяна Друбич

Подробнее также см.: Список экранизаций «Анны Карениной» 1910—2007 гг.

• «Война и мир» (2007, Германия, Россия, Польша, Франция, Италия). Сериал. В роли Андрея Болконского — Алессио Бони.

Кинофильмы о Льве Толстом

• «Лев Толстой» (1984, СССР, Чехословакия). Реж. — С.Герасимов
• «The Last Station» (2008). В роли Л.Толстого — Кристофер Пламмер, в роли Софьи Толстой — Хелен Миррен. Фильм о последних днях жизни писателя. Статус — Post-production.

Переводчики Толстого

• На японский язык — Кониси Масутаро
• На французский язык — Мишель Окутюрье
• На испанский язык — Сельма Ансира
• На английский язык — Констанс Гарнетт, Лео Винер, Эльмер и Луис Мод (en:Aylmer and Louise Maude)
• На норвежский язык — Martin Gran, Olaf Broch, Martha Grundt
• На болгарский язык — Сава Ничев, Георги Шопов, Христо Досев
• На малайский язык — Виктор Погадаев (Haji Murat, Kuala Lumpur:Dewan Bahasa dan Pustaka, 2001, переиздание 2006)

Примечания

См. также

• Лев Толстой (станция) — станция Рязано-Уральской дороги в Липецкой области, где умер Лев Николаевич Толстой.
• Толстовство
• Определение Синода о Толстом
• Бондарев, Тимофей Михайлович — сельский учитель, последователь и единомышленник.
• Толстой (кратер) — кратер на Меркурии.

Ссылки

Творчество Л. Н. Толстого

• Толстой, Лев Николаевич в библиотеке Максима Мошкова.
• Л. Н. Толстой в Фундаментальной электронной библиотеке «Русская литература и фольклор».
• Книги Л. Н. Толстого в библиотеке «Гумер».
• Сочинения Л. Н. Толстого и статьи о нём.
• «Исследование догматического богословия» и прочие труды Л. Н. Толстого
• Л. Н. Толстой читает свои 23 письма 1908—1909 годов.
• Л. Н. Толстой читает прозу и статьи.
• «Краткое изложение Евангелия» Льва Николаевича Толстого (библиотека Александра Кобринского).
• Последняя статья Льва Николаевича Толстого.

О Л. Н. Толстом

• Родословная графа Л. Н. Толстого.
• Кадры кинохроники с Л. Н. Толстым.
• Тарасов А. Б. Моделирование мира праведничества: тезаурусная парадигма Л. Н. Толстого // Электронный журнал «Знание. Понимание. Умение». — 2008. —
• Сборник «Толстоизмът-божествената същност на човека»
• Тарасов А. Б. Праведничество в художественном мире Л. Н. Толстого. — Знание. Понимание. Умение. — 2005. — С. 139.
• Полина Молоткова "Всё смешалось в доме Толстых"
• Корней Чуковский Л. Толстой об Уолте Уитмане

Источник: Л. Н. Толстой