Книга: Любаров В.М. «Рассказы. Картинки»

Серия: "внесерийное издание"

Владимир Любаров, создатель знаменитой живописной серии "Деревня Перемилово", выступает в этой книге не только как художник, но и как автор ироничных автобиографических рассказов. Вместе с тем эта книга — и полноценный альбом, в котором представлены как новые работы художника, так и его работы прежних лет. Тексты и картины дополняют друг друга, хотя и не служат друг другу прямой иллюстрацией. Но между картинами и рассказами обязательно есть внутренняя связь — и можно понять, из какого" житейского сора" вырастает подчас фантазия художника. ... Любаров - загадка. Конечно же, он рисует настроение. Причем чаще всего - светлое. Даже если на холсте два крепко выпивших перемиловских мужика бьют друг другу морды. А еще он рисует истории, - язык не поворачивается назвать эти истории вяленым словом "сюжет" . По его картинам дети в школах могли бы писать дивные сочинения. И истории эти на его картинах не зафиксированы - они происходят. Живут. Это невероятно, но факт. Я, например, точно знаю, что если повесить в гостиной портрет под названием "Витёк не любит приезжих", то этот Витёк так и будет с утра до ночи талдычить тебе с картины, как и почему он этих приезжих не любит. И замучаешься с ним спорить. Андрей Макаревич ... Вообще, мне кажется, что это подвиг, когда человек, работавший главным художником, имевший благополучную жизнь, вдруг всё бросает и уезжает в глухую деревню. Там он находит не только своих героев, но и самого себя, - и создает свои незабываемые, парадоксальныекартины, полные любви и иронии. Я люблю его и неизменно хожу на все его выставки. Для меня это праздник. Петр Тодоровский ... По самому роду своей работы и художник, и писатель - существа одинокие, а потому такого рода совпадение представляется мне огромной удачей. Каждый профессионал отлично ощущает границы возможностей - и своих собственных, и возможностей материала, и возможностей жанра. Мне кажется, что с Любаровым происходит мало кому заметное чудо - выход за пределы, положенные самойприродой художнической профессии. В пластических искусствах редко живет насмешливость, лукавство, чувство юмора, - а у Владимира Любарова это отлично получается. Людмила Улицкая …Говоря о картинах Любарова, знатоки часто произносят слова "лубок" и "наивность" . Но какая наивность? Любаров - высокий профессионал. И искусством своим владеет в совершенстве. Но что роднит его с наивными художниками, так это умение посмотреть на мир взглядом, незамутненным профессионализмом, удивиться увиденному, может быть, даже по-детски, и заставить нас испытать такое же удивление. Владимир Войнович …Все его мужики – это немножко он, а все его женщины – немножко его жена Катя. Его картины – это одновременно признание в любви и исповедь. Любаров вообще обожает рассказывать. Он рассказывает о жизни своими картинками, в которых всегда так много подробностей. А теперь еще рассказывает и словами. По его картинкам и рассказам люди будущего смогут узнать о нашей жизни больше, чем из разныхэнциклопедий. Сергей Бархин Владимир Любаров Окончил Московскую среднюю художественную школу при институте им. Сурикова. В 1963 году поступил в Московский полиграфический институт на факультет художественного оформления печатной продукции. C 1969 по 1990 годы работал книжным графиком. С 1973 по 1984 годы был главным художником в журнале "Химия и жизнь" . В 1988 году организовал издательство "Текст" вместе с Аркадием Стругацким и группой писателей. В 1991 году решил изменить свою жизнь, уехализ Москвы в деревню Перемилово Владимирской области, где занялся станковой графикой, а затем и живописью. Работая графиком проиллюстрировал и оформил более 100 книг. В 1993 году британское издательство Appletree Press выпустило книгу "Russian Proverbs" (" Русские пословицы" ) Криса Скиллена (англ. Chris Skillen), иллюстрации к которой были заказаны Любарову. Картины Любарова, которые сам он называет "картинками", подразделяются на серии. Основной серией Любарова является "Деревня Перемилово", её первый цикл был закончен в 1995 году и включает в себя около 300 работ. Его произведения неоднократно выставлялись в России и Европе, в том числе на персональных выставках в ЦДХ, Третьяковской галерее и других выставочных площадках. Картины художника хранятся во многих музеях России и других стран, среди них Третьяковская галерея, Русский музей, Литературный музей и музей истории Санкт-Петербурга. Издательство: "ГТО" "Мистерия Одухотворенная" Иногда жителей нарисованного Владимиром Любаровым мира можно застать распиливающими дрова или озаренными чудесным трудовым намерением, ажбуквами на полотне проступающим, — Вася Пчелкин собирается красить забор" . Но и за распиливанием они увлеченно смотрят куда-то за край холста (может, там драка интересная, а может, русалка из речки вынырнула), а Вася Пчелкин... ну, тут достаточно в лицо ему поглядеть, чтобы понять: намерение покрасить забор может завести его мимо оного забора куда угодно. А так в этой странной север¬ной Аркадии ничего и не нужно делать — кушай себе, выпивай, качайся на качелях. Зимой катайся на коньках, купайся— летом, осенью лови падающие листья. Люби сказочно округлых женшин и не пугайся, если они в несколько раз превосходят тебя размерами. И не переживай, что Аркадия порой бывает изрядно замусорена, хижины у поселян перекошенные, а излишне отдохнувшие мужики иногда бьют друг другу морду. Не пропадешь, потому что этот универсум, живущий на удивительном стыке счастливого лубка и русской глубиночной бездны, замешан прежде всего на любви. Не только на любви огромной луноликой бабы к своему мужичку-заморышу — на нежной, терпеливой привязанности к человеку и миру. И твердой вере в то, что при всех своих недостатках они этой любви заслуживают. Вот потому-то все вопиюще материальное на картинах Любарова, вместо того чтобы давить плотью, лучится одухотворенностью; потоп не уничтожает все сущее и даже не сильно мешает повседневной жизни, а грешные люди спасают и берегут от всяких напастей маленьких беззащитных ангелов. Этот альбом показывает почти все грани любаровской живописнойреальности — деревенскую, городскую-провинциальную, трогательную спортивную, соблазнительную гастрономическую; сюрреалистические "наводненческие" картины и сцены еврейской жизни, по уютности ни в чем не уступающие "русским" . А еще знакомит с Любаровым-писателем. Родился он в 2004 году, когда за два дня до сдачи в типогра¬фию альбома, приуроченного к 60-летию Любарова-художника, в макете праздничного издания обнаружились дыры. Дабы оные заполнить, юбиляра попросили написать "несколько маленьких текстов" . Как это бывает, процесс увлек. Так увлек, что посте¬пенно рассказов накопилась на целую книгу. Тут есть и просто воспоминания детства, и воспоминания, из которых тянутся волшебные ниточки к знаменитым любаровским картинам, — были бы на его полотнах трогательные пухлые танцовщицы, если бы не было гордости семьи— кузины Гали, балерины? Были бы так симпатичны герои серии "Еврейское счастье", если бы не дядя Лева и тетя Рахиль из крошечного домика во дворе? Был бы вообще художник Владимир Любаров, если бы не концерт Вольфа Мессинга, на всю жизнь поразивший минимализмом средств и будничностью настоящей тайны? Картины с продуктовыми сюжетами сопровождают увлекательные лирические этюды о тонкостях собственноручного квашения капусты, эпическом приготовлении рыбы-фиш и советском феномене пива с подогревом. Разумеется, есть здесь и истории из колоритной жизни деревни Перемилово - одного из главных "мест силы" Любарова. Очень велико искушение выдать винни-пуховское "Ага!" - дескать, знаем-знаем, эстетические медитации над советским детством, гастрономические штудии, байки-анекдоты — модный жанр, большой привет от Бильжо и Парфенова. Ну, что сказать... Похоже, да не совсем. Детство тут не то, которое сегодня модно вспоминать, не брежневское, а сталинское, совсем другой разговор. Рассуждения о еде и быте с легкой ностальгической волны неожиданно перескакивают на размышления о душах вещей и овощей. И вообще ни о чем "модном" или "стильном" как-то не хочется думать, листая эти хроники прекрасного архетипического мира с комментариями летописца. Совностальгия пройдет, на смену увлечения кулинарией придет какое-нибудь другое, а картины Любарова останутся и ничуть от всех этих перемен не пострадают. Так же как не страдают легенды о короле Артуре от роста или спада интереса к Толкиену и World of Warcraft. Книжное Обозрение № 7 (2305), 2011 Интервью с Владимиром Любаровым Женщины стремятся обнажиться — В предисловии к вашей книге вы призна­етесь: так получилось, что все самое важ­ное в вашей жизни происходило случай­но. И рассказы появились тоже случайно, когда понадобилось заполнить дыры в маке­те вашего альбома. Удивительное стечение обстоятельств или какое-то доброе суще­ство наверху следит, чтобы у вас все было хорошо? — Не исключаю присутствия доброго существа наверху, но думаю, что к случайно­сти важно быть внутренне подготовленным. Если ты не созрел написать текст, то в пред­ложении: А не напишете ли вы какой-нибудь текстик, а то у нас дыры в макете? — смысла не будет, эта случайность ни во что не пре­вратится. Есть люди, которые свою жизнь как бы выкраивают, выстраивают. Решают: я должен стать министром, великим поэ­том или кем-то еще. Я же, наоборот, скорее, плыву по течению. Если жизнь мне что-то предлагает, я от этой возможности не отво­рачиваюсь. Все должно происходить есте-ственно. А если я, к примеру, решу: стану-ка я академиком или, скажем, депутатом, то этой моей нынешней жизни, в которой я могу удивиться какой-то самой простой вещи, а удивившись — написать картину или рассказ, у меня уже не будет. Я не про­граммирую свою жизнь так, чтобы она была или кому-то казалась правильной . Жизнь у меня довольнонеправильная . — С тех пор как вы начали писать рас­сказы, они, наверное, стали для вас чем-то более важным, чем средство экстренного исправления огрехов в макете?— Я писал эти рассказы, вспомная забав­ные эпизоды из своей жизни — они почему-то крутились у меня в голове, или делая в альбомах что-то вроде расширенных под­писей к своим картинам. А когда впервые увидел эти тексты напечтанными, вдохно­вился на продолжение. И еще, честно гово­ря, мне понравилось писать: во-первых, не пахнеткраской, во-вторых, абсолютно никаких финансовых затрат. — Ваши рассказы вступают с картинами в какое-то творческое взаимодействие? — Безусловно. Если я что-тонедосказал в картине, могу потом написать рассказ. Или наоборот: вот, скажем, написал я рассказ про свою службу в армии — а потом при­рисовал к нему несколько картин с армей­скими сюжетами: Самоволку, например, где солдат выпивает с русалкой... — Вы так любовно описываете характер­ные еду и напитки советской эпохи — соб­ственноручно заквашенную капусту, пиво, которое зимой гуманно разбавляли кипят­ком... В гастрономии нынешнего дня есть что-нибудь, что так же радует? — В моем скудном послевоенном дет­стве еда — если не считать манной каши — часто сама по себе была праздником. А сей­час — так, удовлетворение потребностей... И даже дорогие рестораны не больно-то радуют. Честно говоря, я предпочитаю забегаловки . В забегаловках, особенно провинциальных, иногда еще можно уло­вить отблеск той непосредственной радо­сти, которую доставляла еда в моем детстве. Даже не столько мне, сколько окружав­шим меня взрослым. Намек на ту радость сейчас можно иной раз поймать в самой простой забегаловочной еде, в бутылке, которую втихаря приносят туда посетители и которую развивают под столом так, чтобы не заметил официант, вернее, круглаяполу­сонная официантка. Разлили, чокнулись — вот и случилось у людей счастье... Вообще, у меня в памяти сохранились очень яркие картины из детства — на уровне вкусатой счастливой послевоенной еды. Ярче этих воспоминаний оказались лишь впечатле­ния от деревни, в которой я купил дом. Отсюда, вероятно, и структура моей книги: в ней есть детство, есть переезд в деревню, а между ними — почти полный провал. — Кажется, что ваши герои живут в совет­ском прошлом, но потом у кого-нибудь из них обнаруживается мобильный телефон. Да и понимаешь, что стоит чуть-чуть вые­хать за МКАД — и увидишь тс же платья и платки, что и на жительницах Перемило-во. На ваших картинах — какое-то конкрет­ное время или в безвременье? — В провинции я встречаю и 70-е, и 80-е годы прошлого века. А некоторые дома, дво­рики, лавочки напоминают мне времена моего детства. — Значит, сознательно вы не отправляете своих персонажей в прошлое? — Есть такое понятие — любимое время . Его я и рисую. А складывается мое любимое время из осколков моих самых ярких воспоминаний, почему-то осевших в моем сознании примет самых разных вре­мен и эпох. В моем любимом времени могут встретиться прически из шестидесятых, кар­туз или сапоги из сороковых, мобильный телефон — из дня сегодняшнего. В мои кар­тинки забредают иной раз какие-то запав­шие вмое подсознание атрибуты XVIII века, который я больше всего любил рисовать в мою бытность книжным иллюстратором. — Большой человек и маленький чело­век — при этихсловах обычно вспоми­нают Достоевского, Гоголя, социальное неравенство. А на ваших картинах большие и маленькие люди сосуществуют в согласии. — В народном искусстве большими и маленькими люди рисовались не из-за разницы в росте, а согласно тому статусу или значению, которое придавал им художник: человек, которого он представлял значитель­ным, граф, например, всегда рисовался выше ростом, крепостные — помельче. Думаю, что этот прием я из народного искусства и поза­имствовал. Хотя для меня маленький чело­век — это, скорее, тот, у кого духовная сущ­ность мелковата. Наверное, поэтому у меня и женщины бывают масштабнее мужиков с их мелкотравчатыми интересами... — Любой, кто соприкасалсяс деревен­ской и провинциальной русской действи­тельностью, знает, что в ней много замеча­тельного, но столько же — страшного. Что помогает вам видеть в буднях деревни Перемилово и города Щипок только хорошее, светлое? — Когда я приехал в деревню, некото­рые деревенские, особенно приходящие из соседних деревень, показались мне весь­ма агрессивными. И поначалу я их боял­ся. Но после того как я их нарисовал — хоть я и не рисую портреты, скорее, собиратель­ные образы,— мой страх куда-то улетучил­ся. Вот, например, Колька: нарисовал я его, его портрет висит у меня на стенке — и я уже мирюсь с ним. И то, что он выпил и послал меня на три буквы — все это превращает­ся в художественный образ. Очень неплохой метод разрешения конфликтов, всем реко­мендую! — Восхищает умение ваших героинь непринужденно обнажатьсяна глазах у изу­мленной публики . Что ими движет? — Заранее прошу прощения, если это не так, но мне кажется, что все женщины при всяком удобном случае стремятся обна­житься — просто не у всех на это хватает пороху. Я же рисую в какой-то степени осу­ществленные желания людей, их мечты. — На эту дивную пластику мужчины у вас реагируют удивительно сдержанно. Вот, к примеру, Торжество — сидит обнажен­ная женщина во всем своем роскошестве, а соседи по столу на нее даже не смотрят. — Про Торжество мои зрители выда­ют множество версий: некоторые, напри­мер, видят в раздетости женщин их обна­женную душу, душу нараспашку, вечную готовность к любви. Этов то время, когда мужички все застегнуты — себе на уме. А один человек удивил меня, рассказав, что что-то похожее видел в своем послевоен­ном детстве. Такие одетые мужчины и раз­детые женщины сидели в их дворе. Просто когда мужики возвращались с фронта, они были такие морально убитые этой вой­ной, что не реагировали даже на женщин, хотя, казалось бы, должны были на них бросаться. И вот жены, чтобы как-то их растормошить, вернуть к жизни, вызвать в них нормальные человеческие реакции, раздевались и практически нагими сидели с ними за столом... — Расскажите, пожалуйста, как появи­лись на ваших картинах ангелы и русалки. — Полные женщины, особенно деревен­ские и из провинциальных городков, уди­вительно мечтательные существа. И это при том, что на них держится все хозяйство и что им приходится пахать куда больше, чем мужикам. И вот так она за целый день нало­мается, а потом присядет на завалинку, уви­дит городского человека и начинает расска­зывать, о чем мечтает. А мечты у нее всегда есть: и о хорошем доме, и о большой любви, и о том, чтобы поехать в Париж. И так эти хрустальные мечты порой не вяжутся ни с ее обликом, ни с ее жизнью, что я ее представ­ляю — ну почему бы и не русалкой? Русал­ка — она ведь тоже как прорыв в другой мир... Ну, а ангелы... Есть, вероятно, и вза­правдашние ангелы, а есть люди, про кото­рых так и можно сказать — ну прямо ангелы! Таких, вероятно, я и рисую. — Только очень маленьких... — Но ведь эти люди совершенно безза­щитные. На их примере мы просто пони­маем, что можно жить и так, не преследуя никаких корыстных целей, думая только дру­гих, а не о себе. Вот у меня мужичок и несет на руках усталого ангелочка —это его надо защитить, а не наоборот. — А кто же тогда защитит человека? — Человек может защитить себя сам. Неко­торые, правда, не могут — и тогда их защища­ют жены, хотя надо было бы наоборот. Книжное Обозрение № 8(2306), 2011 Беседовала Мария Мельникова

Издательство: "ГТО" (2011)

Формат: 240х220, 252 стр.

ISBN: 9785990032163